Невысокий, плотный старик. Крупная лысая голова с двумя пучками седых волос на висках. Широкий крутой лоб. Небольшой нос. Большие усы и окладистая борода, ниспадающая на грудь, более всего приличествующая кучеру, попу или крестьянину.
Сергей занёс в блокнот: «Он предоставил свободу своей личной растительности, как подлинный анархист».
Решительно сделав несколько шагов, Керенский резко повернулся. Закинув голову и положив руку на френч там, где билось сердце, он не без патетики негромко и проникновенно сказал:
– Пётр Алексеевич, надеюсь, ваш отказ не окончательный. Родина в опасности. Мы находимся между двумя безднами. Справа – сторонники самодержавия. Слева – большевики. Нас может спасти только объединение всех патриотических сил… Прошу вас, наконец. Согласитесь. Мы предлагаем вам любой министерский портфель, по вашему усмотрению. В России вас знают и уважают. Вы окажете неоценимую услугу родине.
– Дорогой Александр Фёдорович! Вынужден сказать с полной определённостью: я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным, чем государственная служба.
Керенский развёл руками, раскланялся с хозяевами и быстро простучал сапогами по лестнице. Сергей встал со своего места. Кропоткин подошёл к нему, приветливо улыбаясь и протянув руку:
– Ву э журналь де Пари?
– Да, я из Парижа, но – русский.
Обстановка в кабинете была богатая. На большом столе лежали книги, газеты, бумаги. Кропоткин предложил Сергею низкое мягкое кресло. Встал около стола и произнёс, словно оправдываясь:
– Это дача Ван-дер-Пальсема, владельца фабрики «Скороход». Мы вскоре переезжаем в Москву… Извините, но у нас с вами только полчаса. Будет делегация рабочих металлического завода.
Сергей вспомнил пассаж из какой-то книги о психологии животных, возможно, у Эспинаса: в семействе кошачьих тот, кто доминирует, стремится занять более высокое положение в прямом смысле, возвышаясь над подчинёнными. Не так ли произошло и в данном случае?
– Вы, как признанный вождь анархизма… – начал он.
– Вождь?! – Кропоткин вспыхнул, словно от оскорбления, даже рукой взмахнул. – У нас же не первобытно-общинные отношения… Вождь краснокожих… Нет!.. Вы, по-видимому, незнакомы с программой анархизма. Мы отрицаем власть, а значит, и вождизм.
– Большевики тоже отрицают власть.
– Они отрицают власть существующую. Для того, чтобы установить свою собственную.
– Простите, я не совсем понимаю, что произойдёт, если победит анархия. Я понимаю, это не хаос…
– Анархия – это свобода.
– Согласен, да. Все провозглашают свободу. Это самый расхожий лозунг.
– Буржуазные свободы предполагают власть капитала и экономическое порабощение трудящихся.
– Насколько я понимаю, и большевики против власти капитала.
– Они за власть государства. Это мало что меняет. Сковывается частная инициатива и свобода личности. Это готовит власть наихудших. Февральская революция сделала шаг к свободе. Однако остаётся реальная опасность диктатуры государственников.
– Большевики выступают за коммунизм, подобно вам.
– Коммунизм возможен в разных формах: от полной свободы до полного рабства и террора. Нельзя прийти к свободе, укрепляя государство, то есть власть чиновников.
– Всё-таки странно: вы – князь, потомок древнейшего рода, барин, сын богатого помещика, бывший царский офицер – и вдруг стали народником, анархистом. Что заставило вас? Чем вы были обделены?
– Я? Решительно ничем.
– Вы имели всё, о чём только можно мечтать: богатство, титул, доступ во дворец…
– Добавьте: благоволение царя. Да-да. Сам император Николай Первый определил меня в Пажеский корпус…
Сергей знал этот эпизод и включил его в свою недавно начатую книгу.
Зал Московского дворянского собрания заполнен звуками полонеза. В блеске драгоценностей и орденов развёртывается торжественное шествие. На возвышении под балдахином с вензелем «Н I» стоит Николай I. За представителей всех народов России выступают переодетые дворяне.
Апофеоз праздника. Гимн «Боже, царя храни!». Дети несут шестьдесят жезлов с гербами губерний страны, выстраиваются в два ряда перед императором и склоняют перед ним жезлы.
Царь шепнул что-то главному камергеру, кивнув на детей. Придворные в расшитых золотом мундирах засуетились, вытянули из шеренги милого малыша с ясным взглядом и круглым лицом, обрамлённым кудрями.
Князь Гагарин, одетый тунгусом – в тонкой замше с бутафорским луком через плечо, – поднимает мальчика и ставит его к Николаю I.
– Что, Гагарин, это твой? – спрашивает царь.
– Племянник, Пётр Кропоткин, сын князя Алексея.
Царь за руку подводит малыша к молодой великой княжне:
– Вот каких молодцов мне нужно!
Княжна смущается, краснеет. Она ждёт ребенка. Царь поворачивается к Петру:
– Ты хочешь конфет?
– Я хочу крендельков.
Тотчас возникает поднос с крендельками. Пётр подставляет свою высокую шапку. Пояснил:
– Я отвезу Саше, старшему брату.
Великий князь Михаил соизволил пошутить:
– Пай-мальчика гладят вот так. – Он проводит своей белой рукой по лицу сверху вниз. – А шалуна гладят вот так! – Он провёл рукой снизу вверх, задирая нос ребенка.