Искушение Тьюринга

– Я сам не знаю, кого имею в виду, – вздохнул Корелл. – Но точно не карманника с Оксфорд-стрит.

– Тогда, наверное, шахматиста.

– Он проходил свидетелем по делу математика, который умер на днях.

– Тогда это точно он. Вот, взгляни…

Глэдвин достал с полки увесистый том «Кто есть кто», бывший, судя по виду обложки, в употреблении круглые сутки, и быстро нашел, что нужно.

– Вот… Мне всегда нравились парни на «А»… «Хью О’Донел Александр, ирландец, профессор инженерного дела в Корке. В 1928 году выиграл Чемпионат Британии по шахматам среди мальчиков. Стипендиат Королевского колледжа в Кембридже по математике, ученик профессора Харди, в 1932 году читал лекции по математике в Винчестере. Научный консультант компании “Партнерство Джона Льюиса” в 1938 году…» Хотя, похоже, он больше занимался шахматами.

– И многого достиг?

– О да… гроссмейстер. Выигрывал у Ботвинника и Бронштейна. Чемпион Британии тридцать восьмого года. Один из ведущих шахматистов в мире. Был капитаном английской сборной на соревнованиях в Буэнос-Айресе, как раз накануне войны.

– А чем он занимался во время войны, там не сказано?

– Ничего, кроме того, что работал на Министерство иностранных дел. В сорок шестом году получил орден Британской империи.

– Значит, и он тоже…

– Что?

– Мой покойник тоже был награжден этим орденом, – пояснил Корелл.

– Скажите пожалуйста… А вот меня никто так и не отблагодарил за мою простреленную ногу… Ну, у тебя всё? Выглядишь, признаться…

– Всё в порядке, – раздраженно перебил коллегу Корелл.

Голова у него шла кругом.

– У меня к тебе вопрос на тысячу фунтов, – осторожно начал Леонард.

– Да?

– Представь себе, что началась война с Гитлером и ты министр иностранных дел. Как бы ты использовал гроссмейстера и математика, который любит головоломки и логические парадоксы?

– Не знаю как, но точно не в качестве пушечного мяса.

– Может, поручил бы ему создание секретного оружия?

– Скорее разработку новых стратегий. Шахматы – это война в миниатюре. Я повелел бы ему сделать что-то типа макета поля битвы и передвигать на нем солдат в форме разных армий. Заодно выдумывать разные трюки, чтобы перехитрить врага.

– Я серьезно, Эндрю.

– Это как-то связано с твоим расследованием?

– Связано.

Глэдвин откинулся на спинку стула и почти любовно провел ладонью по своей щеке.

– Леонард, милый… Воюют не только мускулами и пушками, а интеллектуалы лишь в редких случаях горят желанием ринуться в кровавую мясорубку. Случай Бертрана Рассела в тысяча девятьсот шестнадцатом году – скорее исключение, чем правило. Ну а если конкретнее, интеллектуальные резервы обычно задействуются в спецслужбах или разрабатывают новое оружие. Можно сказать, Первая мировая, с ее ужасными отравляющими газами, была войной химиков. Ну а Вторая – физиков. Исходя из вышеизложенного, такой человек, как Хью Александр, мог быть использован в научных изысканиях на потребу войны. Хотя, боюсь, мой расплывчатый ответ не удовлетворит мистера помощника инспектора…

– Тем не менее спасибо, – Корелл кивнул.

– Не за что. Удачи!.. Жаль, что ты спешишь…

Леонард быстро вернулся на свое место и вытащил письмо из внутреннего кармана.

Глава 16

Он поднес к глазам скомканный желтый листок. В нос ударил знакомый запах горького миндаля. Корелл огляделся – никто из коллег и не думал смотреть в его сторону. Даже Кенни Андерсон, в кои-то веки трезвый, был как будто занят каким-то делом.

Сердце Корелла затрепетало. Он вспомнил ночь в Саутпорте, когда, с карманным фонариком в руке, читал нелегальное издание «Любовника леди Чаттерлей»[25], и пробежал глазами письмо. Первым, что бросилось Леонарду в глаза, была датировка. Точнее, ее отсутствие. День создания письма не был указан, только время – часы с минутами.

Должно быть, этот листок долго пролежал в ящике письменного стола, где его обнаружил Корелл.

Полицейский медленно вчитывался в начальные строки, словно пытался прочувствовать, в каком настроении они писались. Или же сдерживая таким образом собственное рвение. Напрасно Леонард убеждал себя, что не стоит ждать многого от обыкновенного письма. Он ведь почти забыл о нем. Это отказ отдать письмо Сомерсету и Фарли сделал его столь значимым для Корелла. И не письмо так воодушевило молодого полицейского, а собственный молчаливый протест против их самоуправства.

Как бы то ни было, он с нарастающим волнением снова и снова перечитывал выцветшие строки.

Холлимид, 02.20

Дорогой Робин!