Искушение Тьюринга

Дональд Бейли был с ними – второй ассистент проекта. Он окончил обычную школу и изучал электронику в Бирмингемском университете, то есть далеко от Королевского колледжа. О гомофилах Дональд знал по школьным анекдотам да хлестким статьям в газетах. И вот теперь получил возможность поближе познакомиться с одним из представителей этого племени.

– Вообще-то я гомофил, – признался как-то Алан в присутствии Дональда.

Робин так и не понял, зачем он это сделал. Может, ради создания в группе атмосферы доверительности, или просто вдруг захотел выложить карты на стол.

Бейли отреагировал немедленно:

– Что ты сказал? У тебя с головой всё в порядке?

Позже Бейли признавался, что так и не понял, что подействовало на него сильнее – само признание или тон, каким Тьюринг его сделал. «Он даже не покраснел…» Бейли впечатлился настолько сильно, что чуть было не вышел из проекта. Но и Алан тоже обиделся. Это была реакция, которую он меньше всего хотел бы видеть.

– Ты вообще понимаешь, что значит подобное признание? – спросил он Дональда. – Минута торжества, за которой – пожизненное отщепенчество и всеобщее презрение.

Робин сказал, что он все понимает. Что пятнадцатилетним подростком имел опыт со зрелым мужчиной, – вспоминая о котором ночами, до сих пор просыпается в холодном поту. «Пятнадцатилетних нужно оставить в покое», – как-то заметил Тьюринг. Тем не менее Робин Ганди поступил в Королевский колледж, где был принят в число «апостолов».

Он приложил много сил, чтобы Дональд остался в проекте, и его усилия оказались небезуспешны. Бейли понял, что Алан – другой; гомосексуальность стала штрихом, дополняющим его экстравагантный облик. В конце концов, Дональду Бейли весело работалось в их компании.

Алан Тьюринг переехал из отеля «Краун-Инн» в деревушке Шенли-Брук, близ Блэтчли, в Ханслоп. Робин делил с ним и с его толстым котом Тимоти небольшой домик неподалеку от офицерской столовой. В столовой работал Бернард Уолч – владелец устричного ресторана в Сохо[53]. В Ханслопе он был чем-то вроде волшебника. В военное время, когда страна жила впроголодь, Бернард умудрялся доставлять к их столу свежие яйца и рапс, не говоря о фруктах.

Алан много работал, и не только над голосовым шифрователем. Он размышлял о природе интеллекта и основах жизни. Как формируется мозг – вот главный вопрос, который его тогда занимал. Алан полагал, что рост мозговой массы происходит согласно некоей математической модели. Но мозг был слишком сложной системой. Для начала можно было рассмотреть модели попроще: роста дубового листа, к примеру, или еловой шишки.

Рост чешуек на еловой шишке подчиняется последовательности Фибоначчи[54]. Алан хотел знать, как так получается. Генетика, полагал он, не даст ответа на этот вопрос, потому что каждая клетка содержит один и тот же набор генов и энзимов. Генетика не сможет объяснить, как клетки сообщаются друг с другом. Понять механизм межклеточной коммуникации значит вывести математическую формулу жизни. Алан и Робин много размышляли и спорили об этом. Результаты тех дискуссий остались в записных книжках Ганди.

Говорили они и о «мыслящей машине». Робин старался не досаждать Алану вопросами на эту тему, но видел, что тот достаточно подробно представляет себе будущий «логический механизм». Возможно, даже использовал нечто подобное при работе с нацистскими шифровальными кодами.

Поэтому Робин и вздрогнул, когда молодой полицейский в подозрительно дорогом костюме сообщил ему о взломе Аланом Тьюрингом нацистской шифровальной системы. Не то чтобы это напугало доктора Ганди – в конце концов, не его забота поддерживать сохранность государственной тайны. Но Робин поневоле задался вопросом, чем все это может для него кончиться.

– Вы знаете больше меня, – заметил Ганди нарочито равнодушным тоном.

Корелл не ответил, и Робин быстро ушел в себя. Повисла неловкая пауза.

– Я так не думаю, – наконец возразил Леонард.

– Или же вы не тот, за кого себя выдаете, – продолжал рассуждать Ганди.

– Я сказал наобум.

– То есть?

Робин выглядел озадаченным.

– Сопоставил то, что узнал из материалов одного старого расследования, – продолжал Корелл, довольный, что вернул разговор в удобную ему колею. – Я знал, что во время войны Тьюринг занимался какими-то секретными разработками, и то, что он также получил орден Британской империи… Чем ученый вроде него мог заслужить такое?

– Ну… мало ли чем…

– Возможно. Но для меня естественней всего было думать, что во время войны он тоже занимался математической логикой. Отсюда возникло предположение, которое подтвердилось – по крайней мере, отчасти. А что вы об этом знаете?

– Ничего, я же сказал.

– Разве вы не работали с Тьюрингом во время войны?

– Только в самом ее конце и совсем над другим проектом, который, можно сказать, не удался. Алан никогда не рассказывал мне, чем занимался до этого.

– Что, и позже?

– Никогда.

– Неужели все было настолько секретно?

– Похоже.

– Но теперь-то война окончена. Мы победили, и больше бояться нечего, так?

– Нет, – раздраженно выпалил Ганди и снова ушел в свои мысли.