Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Действительно, два дня Вадим Никитович пробыл в селе: гулял по пыльным улицам, любовался окрестными горами, на базаре приценивался к фруктам, овечьему сыру, прочей снеди, но ничего не купил. Поговорил с несколькими проводниками, знающими тропы в Памир, но никого не нанял. На почте отправил несколько телеграмм…

А на третью ночь товарищ Петровский, расплатившись в «Ломе приезжих» с заспанной дежурной, вышел, сказав, что отправляется на закупки в кишлаки, и больше никогда в Гарме не появился.

…Следующее раннее утро, еще свежее, с призраками тумана в распадках, застало караван паломников-исмаилистов, состоящий из пяти человек, уже далеко от Гарма. Путь предстоял дальний — в Индию, к святым местам. Ехали на местных лошадях, и дорожная поклажа у искателей божественных истин была изрядно тяжела, поэтому двигались неторопливым шагом. Вели караван два проводника: памирец Назар-Шо, прекрасно знавший тропы Горного Бадахшана, через который пролегал путь, и монгольский лама в длинном оранжевом халате (приходилось, садясь на лошадь, подпихивать под седло полы), с наголо стриженной головой. Это был товарищ Петровский, а еще точнее — Яков Григорьевич Блюмкин собственной персоной.

Советский Памир тогда примыкал к северной Индии: несколько километров по Афганистану и — Индия. Поскольку в последнее время отношения между Советским Союзом и Англией были накалены до предела, граница здесь охранялась индийской стороной жесточайшим образом, особенно в районе административного центра Читрол, через который шла удобная дорога в глубину Индии: ни один человек с «той стороны» не мог здесь беспрепятственно пересечь пограничную черту. («Гилгит и Читрол берегутся особо» — Николай Рерих, помните?) И лишь паломники-исмаилисты могли пересечь границу, не опасаясь ареста — таково было распоряжение английской администрации, которое беспрекословно выполняли туземные пограничники.

Вот и последний советский кишлак Кизил-рабат… Узкая полоса афганской земли… Перевал Вахджир… Индийская пограничная застава.

Помолились, воздев руки к небу. Двинулись вперед. Прошли!

…Семнадцатого сентября 1925 года «монгольский лама» Блюмкин появился в столице княжества Ладак, в Лехе.

Здесь уже больше месяца находилась экспедиция Рериха. Изучались достопримечательности, делались наброски картин, совершались походы в окрестности, производились раскопки, выяснялись отношения с местной администрацией — необходимо было получить разрешение на продолжение пути.

Но особо не спешили, потому что ждали.

Ждали гонца из самого «центра», то есть из Москвы, о чем сообщил тайный связной, который постоянно сопровождал экспедицию, то появляясь, то исчезая. Об ожидаемом гонце знали только три человека: Николай Константинович, Елена Ивановна и Юрий Николаевич Рерихи.

И — наконец-то! Энергичный стук в дверь номера местной гостиницы, который занимало путешествующее семейство:

— Разрешите? — Мужской голос произнес это слово по-английски.

Вот как Николай Константинович описывает появление «ламы»:

Приходит монгольский лама, и с ним новая волна вестей. В Лхасе ждут наш приезд. В монастырях толкуют о пророчествах. Отличный лама. Уже побывал от Урги до Цейлона. Как глубоко проникающа эта организация лам!

Не кажется ли вам, господин Рерих, что «глубоко проникающа» совсем другая организация? Нет, какая выдержка! Ни один мускул не дрогнул на лице уважаемого маэстро. Он наверняка сразу узнал «ламу» — ведь они встречались в Лондоне в 1920 году, беседовали на значительные темы, и потом художник неожиданного соотечественника, появившегося в маленьком кафе возле зала, где Дягилев репетировал свои балеты, назвал «стальными челюстями». И откуда пожаловал «отличный лама», тоже известно Рериху.

Согласитесь, не зная истории сотрудничества живописца с ОГПУ и факта его знакомства с суперагентом Блюмкиным, ничего не извлечешь из процитированного текста. Он фальшиво-радостен, индифферентен, не несет никакой информации. Скорее всего эта невнятная для непосвященного запись сделана по принципу: потом прочитать и вспомнить подтекст.

Но давайте проследим дальше путь «ламы» — по дневнику Николая Константиновича.

Экспедиция из Ладака продолжает двигаться по намеченному маршруту — к Хотану.

Рерих восхищается своим новым спутником (стал-таки Блюмкин комиссаром в экспедиции, цель которой — Тибет, Шамбала):

Нет в ламе ни чуточки ханжества, и для защиты основ (интересно, каких? Впрочем, мы знаем, какие «основы» может героически защищать Яков Григорьевич — И.М.) он готов и оружие взять. Шепчет: «Не говорите этому человеку — все разболтает», или «А теперь я лучше уйду». И ничего лишнего не чувствуется за его побуждениями. И как легок он на передвижения!

Что легок, то легок…

В первую же ночь после выхода каравана из Леха «лама» покинул экспедицию, сообщив только Николаю Константиновичу и его сыну, что появится вновь через три дня и будет их ждать на конспиративной явке в приграничном монастыре Сандолинг.

Да, уже рядом китайская граница.