Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Коммерсант и импресарио с красной гвоздикой в петлице коротко хохотнул, и Николай Константинович увидел, что вместо двух или трех верхних зубов у него во рту зияет черная отвратительная дырка.

«Фу ты, какая гадость!»

Господин Видрашку спохватился, оборвал хохот и прикрыл рот рукой.

— Понимаете, маэстро, ведь информация — это не только газеты, телефонный звонок или, скажем, выступление в парламенте. Информация, мысли людей, эмоции витают вокруг нас, растворены в эфире, — незнакомец говорил задумчиво, даже печально, и одновременно и пристально наблюдал за художником. — Вы меня понимаете?

— Не совсем.

— Ладно! Оставим это!.. Теперь вот что я хочу сказать, господин Рерих… Я готов поспособствовать переселению вашей семьи в Индию. Могу вас заверить, что такую возможность я… Или лучше сказать, мои коллеги, с которыми я работаю — а они, поверьте мне на слово, могущественные люди, — такую возможность мы имеем.

Рерих молчал.

— Но мы готовы протянуть вам руку помощи при одном условии.

— Каком же?

— Вместо Англии вы с семьей переезжаете в Германию. До отбытия в Индию. На тот срок, пока мы организовываем в крупнейших немецких городах ваши выставки-продажи. Кстати, Николай Константинович! Уверяю вас: в Англии русское искусство не любят, а ваше творчество, весьма своеобразное и национальное, вообще не поймут.

— А в Германии поймут? — усмехнулся Николай Константинович. Он уже взял себя в руки и был спокоен.

— А в Германии поймут обязательно! — Макс Видрашку был сам энтузиазм. — Немцы — истинные ценители прекрасного и вообще, добавил бы я, всего, выраженного в фундаментальных формах; они оценят ваше искусство по достоинству, — он выдержал внушительную паузу. — Итак, господин Рерих, я готов организовать ваши выставки с предварительной широкой рекламой по всей Германии и гарантирую большую продажу картин… Кроме этого я готов сейчас же заключить с вами договор и выплатить задаток. Назовите сумму, и я выписываю чек.

Рерих молчал.

— Десять тысяч немецких марок вас устроит? Или пятнадцать?

— Сейчас, так сразу я не готов ни принять ваше предложение, ни ответить что-либо определенное.

Тень пробежала по лицу господина Видрашку, но лишь на одно мгновение.

— Вам, Николай Константинович, надо подумать?

— Может быть.

— В таком случае сообщите мне; как только примете решение, в течение ближайших десяти дней на стокгольмский адрес, а если позже — в Берлин. И еще раз хочу подчеркнуть: переезд в Индию вашей семьи и оформление всех необходимых документов мы вам гарантируем. Вот вам визитка с номерами телефонов.

Квадратик плотной глянцевой бумаги оказался в нагрудном кармане фрака живописца.

Макс Видрашку исчез — Николай Константинович даже не заметил, каким образом. Что-то вроде отвлекло его, оглянулся — и уже нет рядом с ним на диванчике под пальмой таинственного незнакомца с красной гвоздикой в петлице черного фрака.

Письмо Владимира Рериха, младшего брата Н. К. Рериха, перехваченное немецкой разведкой в Китае (скорее всего, оно отправлялось с оказией, а не почтой) и не дошедшее до адресата:

Дорогие родные Коля и Елена Ивановна!

Господи! Попадет ли в ваши руки это мое письмо? Молю Бога, чтобы попало. Но времени мало, чтобы описать все. Поэтому — самое основное.

О себе. Жив, и это главное. Здоров относительно: мучает кашель, плохо сплю, но это из-за постоянного нервного перенапряжения на работе. Если это можно назвать работой. Я по-прежнему в отряде барона Унгерна. Впрочем, свой пестрый сброд Роман Федорович называет «азиатской дивизией». Я у него в штабе, должность мою можно назвать интендантской. Занимаюсь в основном снабжением воинства продовольствием и фуражом.

Что сказать о мое главнокомандующем? Он яростный, даже беспощадный борец с большевиками здесь, на Востоке. Но интерес у него свой, не московский, а здешний — точнее, монгольский. Когда-нибудь об этом подробно при встрече. Р. Ф. кровожаден, жесток, как Аттила, не щадит и своих, коли провинились, непредсказуем, дик. Думаю, он страдает какой-то психической болезнью. Завтра у него свадьба, женится первый раз в жизни. Невесту его зовут Еленой Павловной, она без фамилии, к тому же китаянка, маньчжурская принцесса, дочь сановника династической крови — так напечатано в местной русской эмигрантской газете. Имя, скорее всего, переделано из китайского — Ли Пао, например, или что-нибудь в этом роде. Да Бог с ней! Словом, у меня сейчас полон рот хлопот по организации свадебного стола.

Теперь о главном. Я горячо одобряю ваше решение перебраться в Индию, подальше от кровавой русской смуты. А она закончится, дорогие мои, в единственном случае: если у нашей родины хватит сил раздавить эту гадину — большевизм. Но не с такими полководцами это можно сделать, как барон Унгерн-Штернберг, ах, не с такими! Ладно, опять меня в эту сторону заносит. Простите. Наболело. Ведь я в самом центре этого пекла и могу судить о происходящем изнутри, как непосредственный участник событий.