Искушение в пустыне

— Профессор, ради Бога… — тихо, но горячо говорил под шум свалки Арман, молодой, пылкий, прямой и всегда веселый француз-коммунист. — Я ваш слушатель по Ins-titut des Hautes Etudes[1]. Ради Бога, не настаивайте, чтобы ехали те, кто не хочет… В большинстве случаев это темные личности, часто просто уголовные, которые и здесь губили наше дело…

— Мы не будем ни во что вмешиваться… — отвечал профессор. — Ваша судьба вся в ваших руках. Устраивайте все, как считаете лучшим…

На дворе шум продолжался. Два дюжих смотрителя тащили куда-то яростного старичка. Он барахтался, визжал и брызгал слюной. Несколько человек бросились отбивать его. Профессор Богданов спокойно стоял на крыльце и на лице его играла обычная его улыбка. Лорд Джордж Пэм-брок, который до этого молча и ласково поблескивал на толпу своими золотыми очками, теперь, видимо, немножко, растерялся…

Остров без названия

Тихая южная ночь. Яркие звезды. Океан. На палубе большого парохода пестрая толпа коммунистов-эмигран-тов. Некоторые спят. Вдали причудливыми созвездиями светятся огни других пароходов, идущих в кильватерной колонне. С правого борта густо дымит к звездам конвоирующий миноносец…

— Но каково путешествие!.. — тихо сказала Маслова, кругленькая старушка с коротко остриженными волосами. — Какой покой на море!..

— И какое совпадение… — с ужасающим акцентом заметил Гольдштерн, самоуверенный, мелко-практичный и чрезвычайно кудрявый. — Мы прибываем как раз первого Мая. Капитан говорит, что уже на заре остров будет виден, а в полдень мы бросим якорь.

— Многие от волнения не могут спать… — сказала Джу-лиа Венти, красивая и ленивая итальянка. — И какое торжество в небе!.. И, вероятно, скоро уже рассвет…

— Вы говорите таким тоном, товарищ Джулиа, точно собираетесь продекламировать нам что-то пышное… — засмеялся веселый Арман. — Знаете, в нашем движении есть одно важное упущение: у нас есть «Интернационал», гимн коммунистов, но у нас нет пляски коммунистов, между тем как от полноты сердца не только глаголют уста, но иногда пляшут и ноги. Представьте себе, например: океан, ночь, звезды, а на палубе эдакая генеральная коммунистическая кадриль… Замечательно!.. Вот я отличался бы…

— Да вы и так отличаетесь… — усмехнулась Надьо, худенькая венгерка с огромными черными глазами, прикрывая старым пледом своих двух спящих детей, случайно прижитых в мимолетных романах.

— О, если бы этот рассвет был для нас действительно и рассветом новой жизни!.. — задушевно сказал Макс, коммунист-мистик, очень видный писатель, бледный, весь исполненный какого-то исключительного обаяния, человек лет тридцати, родом из старо-дворянской баварской семьи.

— Мало переменить место — надо переменить душу!..

— А вы думаете, что это возможно, мэтр? — осторожно спросил профессор Богданов.

— Почему же нет? — отвечал Макс. — Древние мистики прекрасно понимали это. Помните, в Евангелии говорится, что человеку надо родиться снова? Вот об этом говорю и я. В новые мехи надо вливать и вино новое — вино энтузиазма, вино веры, то тонкое, солнечное вино любви, которым незримо пропитана вся жизнь вселенной…

— Это вино пьют в мире только немногие… — сказал профессор. — Немногие — не то избранники, не то просто сумасшедшие, право, не знаю… Все же остальное, от амебы до самого возвышенного профессора, подчиняется железному закону борьбы; борьба же эта — довольно грязненькая — порождает, конечно, не любовь, но соперничество, злобу, ненависть…

— Это одно из самых пагубных заблуждений в мире!.. — воскликнул Макс. — Оно вытекло из высохшего сердца ученого, который заперся среди своих реторт и книг в тесной, душной комнате, вдали от гор, лесов, потоков и звезд… Если вы внимательно вглядитесь в историю души человечества, вы увидите грандиозный, светлый процесс, который я назвал бы эксфолиацией, развертыванием почки: одни за другими спадают в течение веков тяжкие покровы тьмы с души человека, этой таинственной куколки, и вот, наконец, освобожденная от этих оболочек невежества, всяких слабостей, эгоцентризма, она развертывается под вечным солнцем вселенской любви цветком красоты несказанной…

— Как это прекрасно!.. — восторженно прошептала Ева.

— И вы считаете, мэтр, что этот процесс эксфолиации находится в зависимости от воли человека? — спросил профессор.

— В значительной степени… — отвечал Макс.

— Но вот я и вместе со мной миллиарды людей никогда об этом процессе ничего и не слыхали, — как же можем мы желать принять участие в том, о существовании чего мы и не подозреваем?

— Иногда и бессознательно… — отвечал Макс. — А иногда люди называют этот процесс и другим именем, как, например, этот ваш грубый научный термин эволюции. А миллиарды людей принимают участие в процессе этом бессознательно. Вы, как материалист, легко подпадаете мировой иллюзии отдельности личности. То, что вы — вы, а я — я, это только обман Майи. Я — Единый, Присносущий, Вездесущий и, если я чувствую, как спадают с души моей оковы и я поднимаюсь из тьмы в лазурные царства любви, это значит просветление, освобождение и воскресение всей вселенной…