Искушение вампира

Он хихикнул. Яркий свет неожиданно ударил в глаза, и я увидел часть комнаты. Я лежал на каменном столе. Мы находились в старом фамильном склепе в центре кладбища. Истлевшие кости заполняли ниши, возвышавшиеся над поверхностью воды, узловатые корни растений паутиной обвивали влажный камень. С верней ниши на меня смотрела человеческая голова, лишь недавно отделенная от тела. Очевидно, Ридреку нравился средневековый обычай класть череп на обеденный стол. К противоположной стене были приделаны три пары цепей с наручниками, и в двух их них еще остались руки: полусгнившие кости болтались в проржавевших браслетах. Очевидно, какие-то люди были похоронены здесь еще до того, как умерли. В отличие от обезглавленного тела, лежавшего в углу. Этот труп был совсем свежим.

– Бонавентура, – сказал я.

– Точно. Здесь нам никто не помешает. – Ридрек посмотрел на меня взглядом, исполненным печали. – Давно пора было уяснить, сынок, что я всегда получаю желаемое. Не в твоих силах обмануть или остановить меня.

– Я тебе не сынок.

– Но ведь так оно и есть на самом деле. И хватит уж играть в эти детские игры. – Он уселся справа от меня. – Сейчас поглядим на твою кровь вуду. Я хотел, чтобы ты при этом находился в сознании. Давай-ка попробуем, какова она на вкус. – С этими словами старый вампир обнажил клыки и запустил их в мое запястье, будто голодный пес.

Боль чувствуют все – и живые, и бессмертные. В этом есть определенное неудобство. Многие годы я учился справляться с ней, блокировать худшие ее проявления. Но подобной боли мне еще не доводилось испытывать. Бритвенно-острые клыки Ридрека пронзили плоть и проскрежетали по кости. Боль прошла сквозь меня, как электрический разряд.

Пока тело корчилось в муках, моя ненависть пылала ярким огнем. С криком ярости, эхом, отдавшимся от стен, я дернулся, что было сил, и выгнул спину, сражаясь с весом державшего меня камня. Тяжелая плита, давившая на грудь, помедлила мгновенье, а потом начала неторопливо сползать в сторону.

Ридрек зашипел от злости, разбрызгивая мою кровь по моим же рукам и лицу. Ему пришлось отскочить, чтобы не попасть под падающую плиту; он поспешно подхватил ее. Я снова дернулся, но Ридрек держал плиту крепко. Мне подумалось, что он осыплет меня проклятиями или попросту убьет. Я надеялся на второе. Но вместо этого увидел камень размером с кулак, летящий мне в лицо. Потом – ничего.

Звонили колокола. Печальный, заунывный погребальный звон. Без помощи раковин Лалии я парил над похоронной процессией, словно птица, подхваченная ветром. Английским ветром. Меня окружали запахи солнца, травы и камня. Глядя на залитые солнечными лучами поля и извивы дороги, я почувствовал, что тяжесть на сердце ослабла, и полной грудью вдохнул воздух родного дома.

Внизу, подо мной, люди несли два деревянных гроба. Они шли к могилам, вырытым в стороне от церковного двора. «Неосвященная земля», – послышался шепот какой-то женщины. Я опустился пониже и посмотрел внимательнее. Священник, шагавший за процессией, показался мне знакомым. Да это же отец Гиффорд из моего прихода в Дербишире! Я наблюдал собственные проводы. Это меня они хоронили. Меня и мою милую Диану.

Она была совсем близко. Я приблизился к ее гробу и тронул одинокий цветок, который кто-то положил на крышку. Сердце разрывалось от желания хоть на один краткий миг увидеть мою возлюбленную жену.

Мне так жаль. Я не сумел спасти тебя, любимая. Так жаль…

Горе захлестнуло меня, словно и не было этих пятисот лет, прошедших со дня утраты. Едкие слезы жгли лицо. Мне хотелось сбить крышку гроба, открыть его и освободить любимую. Да только в этом нет смысла. Она мертва. Она уже в каком-то смысле свободна. Тьма не поймала ее в ловушку, как это случилось со мной.

– Душа моей жены чиста. Ее нужно похоронить на церковном кладбище, – сказал я, хотя никто не мог услышать. Люди поспешно опустили гробы в могилы без крестов.

– Сжалься, господи, над их душами, – произнес священник, а потом отряхнул руки, будто эти нечестивые похороны запачкали их. По крайней мере, селяне не сожгли нас как колдунов.

– Я хочу к маме! – послышался плачущий голос ребенка.

– Тс-с, милый. Твоя мама умерла, и папа тоже.

Я посмотрел на женщину, которая обнимала малыша своими грубыми натруженными руками. Джуни Сесил. Она была служанкой Дианы.

– Не плачь, – тихо сказала женщина. – Теперь ты будешь жить со мной и Джеймсом.

Я в изумлении взирал на своего сына Уилла. Живого Уилла. Он был ранен – грубая повязка облегала его шею – но жив! Джуни поднялась на ноги и пошла по тропинке, держа на руках плачущего Уилла. Итак, он все-таки выжил. Горя желанием помочь сыну, я летел за ними, пока не осознал, что ничего не сумею поделать. Ничего не смогу ему предложить – ни помощи, ни защиты, ни даже объяснений. Глазами, которые прожили так долго и видели столь много, я смотрел, как сын снова исчезает из моей жизни.