Искушение винодела

— Если бы ты дал мне время и если бы я знал как, то рассказал бы тебе о прожитых мною тысячах лет, о немногих друзьях, которые у меня были, или как я стал выращивать розы, или о своем саде под колпаком черного стекла. Обязательно расскажу тебе о нем на следующий год.

Собран не ответил и стал отворачиваться. Зас произнес:

— Я бы хотел, чтобы ты мне верил.

Собран резко обернулся.

— Верил, будто ты милостив? Что ты говоришь правду? — Он поднял лампу. Лицо ангела выглядело молодым, безмятежным, непостижимым. — Если б я мог, то разбил бы лампу и спалил тебя на месте, — гневно произнес винодел.

— Зачем ты сбрил бороду? — спросил Зас, заставив тем самым человека умолкнуть. — Вернувшись с войны, ты отрастил ее, дабы скрыть шрамы, которые счел платой за свои прегрешения. Потом сбрил ее — в двадцать втором, когда столь тщательно нарядился в мою честь. И после два года гладко брился, пока не решил, как я думаю, скрыть оставшиеся следы своей юности. Сегодня предо мной привлекательный старик, гладко — хоть и не свежевыбритый. Интересно, к чему это?

Собран подождал, пока ангел закончит, затем продолжил свою речь, будто его и не перебивали:

— Ты проклятие, выпавшее на мою долю. Скажи ты, что больше не придешь сюда и что я могу быть свободен, даже тогда не будет мне счастья. Я утратил всякий шанс быть счастливым — навеки! — едва посвятив тебя в свои дела с Селестой…

Зас встрепенулся. Таким встревоженным Собран ангела прежде ни разу не видел.

— Все счастье, что выпало мне с тех пор, — сплошь обман, дурманящий сон, — добавил Собран.

Его слова будто пронзили ангела в сердце. Винодел опустил лампу, и, когда тень окутала лицо Заса, тот глупо произнес:

— Мне жаль.

На винодельне Вюйи Собран расплачивался с подмастерьем бондаря — юноша пересчитывал Деньги, в то время как винодел оглядывал сейф. В помещение проник свет — в дверях появилась Аврора де Вальде. Графиня опустила подол платья, чтобы прикрыть грязные туфли; следовавший за ней мужчина коснулся в знак приветствия шляпы. Они вошли — Аврора осталась стоять, а не взяла себе сама стул и не села, как обычно, не положила руки на поясницу, не потянулась, не подошла к столу, дабы изучить лежащие там бумаги. Нет, она лишь сложила руки в кружевных перчатках, неловкая и зажатая в платье с рукавами, широкими у плеча и сужающимися к запястью.

Собран отложил перо и принес хозяйке стул, стоявший у стены, затем еще один — для спутника графини. Присев, Аврора оглянулась через плечо, пытаясь разглядеть план подвала, разложенный на столе.

Подмастерье бондаря, держа шляпу в руках, раскланялся и удалился.

Аврора представила барона Леттелье — тот не стал подниматься со стула, но руку Собрану пожал. Мужское и женское поменялись местами, подумал Собран, глядя на барона, и тут же напомнил себе: кто такой барон, а кто — он сам.

— Господин Жодо — мой виноградарь, — представила Собрана Аврора, — и мой старый друг.

Затем она спросила Собрана, не найдется ли у него получаса, чтобы устроить гостю небольшую экскурсию в погреба.

С удовольствием, отвечал винодел, на что Аврора насмешливо заметила: «Знаю, знаю, вы любите прихвастнуть» — и нахмурилась, когда Собран сдержанно кивнул.

В погребе было заметно теплее — снаружи мороз уже одевал в кружевные наряды углы стен поместья, но в подвалы холод еще не проник.

— Похоже, наступила последняя неделя, — заметила Аврора, достаточно опытная, чтобы уметь определить этапы смены времен года, когда, например, зима наступала, подобно морскому приливу на изрезанный берег.

Впрочем, этим ее опыт и ограничивался: объяснить свои наблюдения простыми словами она бы уже не смогла, и потому последняя ремарка озадачила барона. Он лишь произнес:

— Я подумать не мог, что ваши погреба тянутся так далеко, — И потом: — Ах! — заметив свежую кладку и более светлые дубовые бочки.

— Мы расширяем погреб с задней стороны, — Пояснил Собран, поднявшись по лестнице и стоя под квадратными дверьми, ведущими во внутренний дворик с прудом и кувшинками, которые столь любила Аврора.

Обернувшись к барону, графиня предложила:

— Не осмотреть ли нам южный трансепт?

— Да ваши погреба и впрямь настоящий храм, Аврора, — высказался барон, давая понять, что уловил смысл шутки. — И чему же здесь поклоняются? — Южный трансепт посвящен запасному вину. Идемте выберем бутылочку для сегодняшнего стола.

Бутылки в дальних рядах отражали свет лампы подобно глазам, затянутым катарактой пыли, или черным ягодам, покрытым белой пыльцой.

Стирая пыль с бутылок, Аврора запачкала перчатку.

— Мсье Жодо, вы помните северное и южное «Жодо»? — спросила она и, не давая ответить, обратилась к барону: — Когда мне было одиннадцать лет, дядя усадил меня за стол и дал отведать, как он выразился, «чего-нибудь, достойного внимания», чтобы я научилась различать «Жодо» северное и южное. Дядя сказал: «Прошло двадцать лет с тех пор, как они продавали нам весь урожай, затем сын (дядя говорил о вашем отце, Собран) сам начал делать вино и сразу же научился различать сорта», — Аврора взяла бутылку и обернулась к Собрану, — Южное «Жодо» тысяча восемьсот восьмого.