Искушения и искусители. Притчи о великих

Одновременно П. Лунгиным столь же блестяще использованы открытия, сделанные западным кинематографом. Например, страшными «чистильщиками», которых водит на подвиги наш герой, на самом деле командует его мама. Могучая блондинка в соку, непрерывно демонстрирующая воспитанникам свое обильное тело. В свободное от демонстрации время она много работает. Подрабатывая, как и все в СНГ. Видимо, у нее туго с деньгами. Она трудится в должности массовика-затейника, одновременно кем-то вроде сторожа или начальника при аттракционе «Американские горки», поет в ресторане, который ее команда под горячую руку тоже разносит, вышибая недоплаченное. Вышибаниями она же руководит.

Ночами мама не спит, а неутомимо носится как угорелая на пару с сыном по своим горкам, после чего, не насытившись бешеной скоростью, валяется с ним на полу (очень большой мальчик!), предаваясь бешеным ласкам, страстно лобзая его и терзая, раз за разом приближая дело к кровосмешению. Но до дела не доходит. И это странно. П. Лунгин, уже продемонстрировавший нам в «Такси-блюз» чудный половой акт на подоконнике, здесь почему-то на самом интересном месте замялся. Но, думаем мы, не он это замялся. Мы думаем, это замялись его новые друзья, французы. Наш-то зритель скушал бы, он и не такое едал, а у них там правила: в одном случае можно, в другом — нельзя. В этом, видимо, было нельзя. Стерильная нация. А жаль! Чего уж там!

Зато в отместку П. Лунгин залудил чисто российский вираж. Поняв, что кровосмешения французы ей не разрешат, мама смотрит на сына с легкой усмешкой и сообщает ему, любимому, что он — сам еврей! Ни хрена себе! Оказывается, давно, когда мама девочкой была, ее таки соблазнил один носатый. Какой пассаж! Вот что значит учеба у классиков советского кино.

Ребенок оцепенел. А мама ему говорит: выход у тебя один — папу надо кончать! Сыночек прямо зарычал от нетерпения: давай его сюда! Где эта папа? И тут его ждет новая подножка. Оказывается, папа и есть тот самый недостижимый еврей.

То есть уже пошел излюбленный ход американского боевого кино: раз что-то сделать невозможно, надо найти человека, способного невозможное совершить. Наконец-то все встает на места: и бицепсы, и кровожадность, и расовая подначка. Герои обозначились. Вперед!

Герой вступает с папой в контакт. Он поражен. Это тщедушное создание (его и играет самый лучший актер Олег Борисов) он бы мог двумя пальцами удавить. И растереть. Но… сразу почему-то нельзя. Надо вкрасться в доверие. Ребенок вкрадывается.

И тут на него начинает вдруг действовать магия папы, страшный еврейский секрет его непобедимости, тайное еврейское оружие. Этот всеми забытый (кроме наших патриотов с КГБ и Шварценеггером) бывший эстрадный куплетист Наум Хейфец ныне занят тем, что как может «зашибает бабки» (по собственному его определению). Его квартира — проходной двор, где одна комната сдается подпольным воротилам для азартных игр, в других — собираются протестующие чукчи, бывшие диссиденты, эмигранты, старухи, изучающие искусство, устраиваются концерты. Потом все — эмигранты, чукчи и старухи — ложатся спать под общим одеялом. А папа отправляется в незатейливые компании простого народа распевать любимые ими песни типа «Я люблю тебя, жизнь!» и всюду зашибать свои «бабки».

П. Лунгин убедительно показывает, что именно папа, старый еврей, является последним из могикан, хранителем оставшейся лишь в памяти народной, в недрах его души культуры социализма. Именно он несет людям то, что собираются отнять у них «чистильщики», утверждая на бывшей советской земле культ полуголого Шварценеггера.

Переходя за папой с юбилея на свадьбу, со свадьбы в забегаловку, слушая папу, видя, как любит его простой народ, юный уничтожитель все больше наедается отравленной приманки. И тут папа добивает сына. Садится за рояль и исполняет ему Бетховена. Этого сын вынести не может. Он ломается. Решает порвать с проклятым прошлым и стать, как папа, евреем. Отточие.

А в это время обеспокоенное КГБ приводит героя в свой тайный закуток, устроенный в одном из грязных притонов, — место, начиненное аппаратурой, откуда КГБ ведет подслушивание евреев. Сына просят поставить папе подслушку. Так страшен папа, что никто до сих пор не решился поставить к нему в дом этот страшный инструмент. Сын, еще не окончательно порвавший с дисциплиной, ставит, но отлучается на секунду, а когда возвращается, видит, что в квартире уже состоялся погром. Чучело папы — в петле, а самого папу увезли казнить. Сын удивлен. Для чего же он ставил микрофон? Дьявольское коварство КГБ!

Но где же папа? А он попал в руки к маме. Бедного, с больным сердцем, она усаживает его… отгадайте куда? Конечно! В коляску американских (они же и русские, как известно) горок. Она хочет закатать его до смерти. Папа хватается за валидол. Но мама людоедским движением вырывает валидол у папы и включает пуск. Бедный папа поехал. Он обречен. Вот для чего, оказывается, нужны были П. Лунгину эти многозначительные горки, расположенные в некоем «Луна-парке». Отсюда и название фильма как символа всей нашей жизни.