Искуситель (часть 3)

- Ну трудно ли, например, отгадать, что тем, которые вас любят, очень грустно не видеться с вами по целым меся цам, а вы, кажется, этого не отгадываете.

- Я вас не понимаю.

- Скажите: хорошо ли забывать старых знакомых? Раз рывать приятельские связи без всякой причины и платить за искреннюю дружбу каким-то холодным ледяным равнодушием, которое во сто раз несноснее всякой вражды и ненависти? Ну! Теперь вы отгадали, кто я?

- Виноват! И теперь не отгадал.

- Так вы решительно не хотите меня узнать? - сказала маска своим голосом.

- Что ж это? - подумал я. - Мне кажется, этот голос... Да нет, она сейчас уехала домой.

- Ну что ж вы молчите? - продолжало голубое домино. - Понимаете ли, Александр Михайлович, как это обидно для моего самолюбия? Вы не узнаете меня даже и по голосу! Но истинная дружба снисходительна: я вас прощаю. Впрочем, может быть, вы полагаете себя обязанным отвергать дружбу, которую предлагает вам женщина: у вас есть невеста...

- О, мне нечего бояться! - сказал я веселым голосом. - Моя невеста далеко отсюда.

- Вы шутите, - прервало с живостью голубое домино, а я вовсе не шучу. Неужели и вы также разделяете почти со всеми это унизительное мнение о нашем поле, неужели вы думаете, что молодая женщина не может быть другом мужчины без того, чтоб не изменить своим обязанностям? Нет, Александр Михайлович, не обижайте женщин! Я чувствую по себе: я могу любить, быть другом мужчины и, не краснея, смотреть в глаза своему мужу. "Но злословие, - скажете вы, - но этот бездушный тиран, чудовище, прозванное общим мнением, этот ханжа и лицемер, которого мы называем светом и для которого всего важней наружность, он восстанет против самой чистой, святой дружбы, придумает, прибавит, растолкует по-своему каждый поступок, отравит своей ядовитой желчью каждое слово, каждое движение..." Быть может! Но чего люди не перетолкуют в дурную сторону? Они живут злословием и клеветою. Мы привыкли уважать мнение света, а, посмотрите, до какой степени оно и ничтожно и несправедливо. Когда молодая девушка имела несчастье выйти замуж за человека, который почти втрое ее старее, и если заметят, что в груди этой женщины бьется сердце, то ничто уже не спасет ее. Лишнее слово, сказанное мужчине не вовсе старому и безобразному, неосторожный поступок, небольшая ветреность - одним словом, все послужит к ее обвинению. Если она молчалива и задумчива, то скрывает в душе своей тайную страсть; если весела и разговорчива со всеми, она кокетка, если любезна только с некоторыми, то уж, верно, любит того из них, кто чаще с ней танцует и дружнее с ее мужем. Если ж она, чтоб заставить молчать злословие, решится не выезжать... О, тогда клевета становится еще ужас-вес! Тогда уж не догадываются, а просто утверждают: она не смеет показаться в свет! "Муж увез ее в деревню, засадил дома - и очень, очень умно сделал! - будут шептать добрые старушки. - Какой ужасный деспотизм! Ах, как она несчастлива!" - "Бедный, как он жалок!" - заговорят молодые женщины, посматривая на какого-нибудь ловеласа, который надоедал ей своим волокитством. "Поздненько за ум хватился, - скажут пожилые мужчины, - давно бы пора!" - "Как глуп этот муж, - начнут кричать молодые люди, - да неужели он думает, что его двадцатилетняя жена вовсе без сердца? Он должен был ожидать этого. Ну, возможно ли?.. И как требовать, чтоб она была верна своему мужу, когда он годится ей в дедушки!" И эти же самые люди, которые не хотят верить. что любить мужа-старика и быть ему верною, возможно, без всякого сожаления закидают грязью бедную женщину, если она, по несчастью, оправдает их мнение. Теперь я спрашиваю вас: стоит ли эта бессмысленная, злая толпа, чтоб в угоду ее прихоти мы подавляли в душе нашей самое чистое и бла городное чувство? И какую пользу принесет нам эта жертва? Никакой! Нет, Александр Михайлович! Пусть боятся злословия и предрассудков те, которым нужна людская похвала. чтоб прикрыть ею отвратительную истину, но, поверьте мне, в ком совесть чиста, тот может и должен презирать мнение света. Один русский поэт, теперь уже почти забытый, но некогда весьма любимый, а особливо теми, которые имели счастье знать его лично, сказал:

Что всякой логики сильнее Прекрасной

женщины слова.