– Если ты хотела, чтобы я остался, снайпер, могла бы просто попросить.
– Я не слишком хороша в переговорах, – ухмыляется она.
Оглядев комнату, от мраморных полов до сводчатых потолков, я вижу причудливые узоры, ведущие к гигантским колоннам в каждом углу. Все блестит и просто скрипит от чистоты. Дорогая и ненужная хрень, например три люстры, более дюжины букетов белых и розовых роз, беспорядочно расставленных по комнате в хрустальных вазах. Это все бесполезные штуки. Выброс денег.
Я качаю головой.
– Нет, держу пари, ни хрена подобного.
– Ты не смог уложиться в минимум, – язвит она.
Мой взгляд становится острее.
– Ты меня не знаешь, девочка. Не играй с огнем.
– У нас тут есть один стол, за которым не хватает пяти
Как я уже сказал, девочка ничего обо мне не знает.
– Дай-ка угадаю, – я приподнимаю бровь. – Это комбинация
Она слегка прищуривается, но потом снова делает вид, что ей все равно.
Она чопорно поджимает губы, как будто пробует что-то кислое на вкус.
– Ставь свои фишки куда хочешь, верно?
Мы изучаем друг друга долгую молчаливую минуту.
– Зачем ты взяла мой телефон?
Взяв свой забытый напиток, она подносит его к губам и делает медленный глоток.
– Ты знаешь зачем.
– Почему тебя так волнует, что я сфоткал твой номер?
– Я просто сделала то, что было необходимо. – Она раздвигает и снова перекрещивает ноги, на долю секунды обнажая маленькую треугольную ткань, скрывающую ее сокровище, и наклоняется вперед.
Я молчу, и она добавляет:
– Только тот, кому есть что скрывать, стал бы утруждать себя
Она взяла мой телефон, потому что я
Она что-то напевает себе под нос, но взгляд устремлен внутрь.
– Как тебя зовут?
– Это не имеет значения.
– Имеет, если хочешь, чтобы имя было выбито на твоем надгробии.
– Я лучше сгорю, чем сгнию в земле.
– Нет, вы только посмотрите, – ухмыляется она, используя мои же слова, и вынимает третий нож, который засунула себе под задницу. Вертит его, вслепую вдавливая острый кончик в средний палец. – Еще одна вещь, которая нас объединяет.
Очень медленно ее взгляд отрывается от моего и начинает изучать мое лицо. Она задерживается на шраме возле левого глаза, а затем переходит к губам, припухшим возле пирсинга, – единственный раз, когда ублюдок, которого я оставил истекать кровью, попал в меня, в отчаянной попытке освободиться.
Сучий ход. Он знал, что должен расплатиться. Он должен был принять наказание как мужчина.
Ему повезло, что я оставил его с одной целой барабанной перепонкой.
Честно говоря, ему повезло, что я вообще оставил его в живых, но мои боссы точно будут не в восторге.
Очевидно, сама того не осознавая, кончиком лезвия она водит по своей коже, повторяя плавные линии татуировок, ползущих вверх по моей шее из-под футболки, куда сейчас приклеены ее глаза. Кровь, пролитая во время сегодняшней разборки, высохла, большое пятно застыло и превратилось в хрустящую корочку, но у меня не было времени на то, чтобы переодеться, ведь мне надо было забрать телефон у маленькой воровки.
У меня не так уж много есть в жизни, так что никто не сможет забрать то, что принадлежит мне. Может, сейчас телефон и разбит, но все в порядке. Если он ей не нужен, мне все равно. Это мое, а к тому, что принадлежит мне, никому другому не позволено прикасаться.
– Если ты сейчас уйдешь, я, возможно, не буду звать охрану, которая не даст тебе сбежать, – говорит она, наклоняя голову, словно пытаясь определить, куда ведет цепочка, висящая на моем левом боку.
– Они не помешали мне войти. С чего ты взяла, что они смогут помешать мне выбраться?
Зеленые глаза встречаются с моими.
– Как ты
Я медленно улыбаюсь, и она смотрит на меня в упор.
– Я выясню, – говорит она, потом быстро добавляет: – Охрана, возможно, переключилась на вечернее мероприятие, но все, что мне нужно сделать, – это просмотреть записи с камер видеонаблюдения.
Не знаю, о каком мероприятии она говорит и почему меры безопасности хромают, когда у них тут движуха, но предпочитаю не обсуждать это.
Киваю, медленно приближаясь к ней, и на ее лице мелькает любопытство.