Искусник

Не знаю, наверное, в кино это вызвало бы зрительский смех, а вот мне было тошно – и в прямом, и в переносном смысле. Погано.

Из двери напротив, отстучав каблучками торопливую дробь, выскочила молоденькая медсестра – и тоже сомлела, хватаясь за притолоку.

«Зомби, что ли, не видела?» – чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя прикусил язык.

– Что за шум? – забрюзжал смутно знакомый голос.

Из-за угла, набычившись, вышагнул могутный доктор – и резко остановился, словно врезавшись в невидимую стену. Побелев, как накрахмаленный халат, он хапал ртом воздух и таращил глаза на «привидение».

– Живой я, Егорыч, живой… – удалось мне вытолкнуть, качаясь у стены. Перед глазами плыла рваная бессознательная пелена, пульсирующая в такт сердцу.

– Н-не может быть… – потрясенно молвил врач, и вострубил: – Сестра, стоять! Не падать! Бегом за главным! Сергеевна, поможешь!

Вдвоем с причитавшей, неумело крестившейся уборщицей, он укутал меня одеялами и взвалил на каталку. Набежали медики, шумно заспорили вперебой:

– Ожил?!

– Не будьте мистиком. Это… м-м… не воскрешение.

– Да мы даже не представляем себе, на что способны!

– Во-во… Замедлил йог сердцебиение до удара в минуту, а врач – ага, летальный исход!

– У нашего пациента могла… м-м… синусовая тахикардия развиться… м-м… сходная с трепетанием желудочков…

Я почти не слушал людей в белых халатах – отогреваясь, впадал в дрему. Глянул, сонно моргая, на двери с суровой табличкой «Патологоанатомическое отделение», скосил глаза – и уткнулся взглядом в ярко намалеванную стенгазету.

Весь набор праздничной дацзыбао: елка, шарики, краснощекий Дед Мороз… И алой вязью выведенное – «С Новым 1973 годом!»

Я попал.

Глава 1

Горбольница, 8 января 1973 года. Перед обедом

– Значится, гражданин Пухначёв, вы не помните тех, с кем дралися в новогоднюю ночь? – седой, весь какой-то скукоженый и усохший, майор Горбунков выглядел дедушкой из деревни, малорослым старичком-боровичком, но взгляд его был цепок. И еще «гражданин начальник» постоянно орал.

Пожилая санитарка, заботливо суя подушку мне под бочок, шепнула, чтобы я не боялся Степан Иваныча. Так-то «дядя Степа» добрый, просто его на войне контузило. Вот и надрывается, сердешный. Всё боится, что не услышат, а связки у него – будь здоров…

– Значится, не помните! – взревел милицейский чин. – Так-так-так!

Я завздыхал, чуя противный холодок внутри. Терпеть не могу разговоров с компетентными органами – не покидает меня тряская боязнь. А этот еще и акустикой давит, угнетая сознание…

– Говорю же вам – лакуна в памяти! – сказал я прочувствованно. – Да и какая там драка… Вон, даже костяшки не сбиты! Отметелили, как хотели, и ушли. А кто, за что… – мои плечи изобразили опасливое, кривоватое пожимание, лишь бы не разбудить боль в сломанных ребрах.

– Ясно! – гаркнул чин, и усмехнулся, повел седыми усами. – Вы уж извиняйте мою приставучесть… э-э… Антон Павлович. Служба такая! А тута, как-никак, покушение на убийство вырисовывается! Дело серьезное. Уголовное дело!

– Так вы из МУРа? – мои брови уважительно полезли вверх. Вернее, полезла правая бровь, а левая лишь чуть шевельнулась – опухоль на пол-лица спадала медленно.

– А у тебя что, Антоха, и тута амнезия?! – в глубине внимательных рысьих глаз напротив затеплились огоньки подозрения. – Еще одна лакуна, как ты выражаешься?

– Да вы что, Степан Иваныч! – плавно отшатнулся я, ругая себя и пугаясь. Подумав, решил сыграть обиду, а заодно провести зондаж: – Ну да, всякое бывало, но уголовником же не стал!

– Не стал! – отзеркалил майор, намечая прохладную улыбку. – Обычный алкоголик, хулиган и тунеядец! – натруженная милицейская ладонь припечатала плоскую картонную папку с тесемками, кокетливо увязанными бантиком. – Вот он ты, Антоха, весь тута! Понимаю – детдомовец, так не все ж такие! У тебя пять приводов в милицию! – гремел Горбунков. – Две ночевки в медвытрезвителе! Тебя дважды предупреждали об уголовной ответственности по статье 209! Дважды! – его голос лязгнул дверью тюремной камеры: – Учти, Антоха: не устроишься на работу, как только выпишут, загремишь на год в И-Тэ-Ка[1] строгого режима! А оно тебе надо?

– Нет, – серьезно ответил я, внутренне ёжась, и честно залебезил: – Можете не верить, Степан Иванович, но теперь «гражданин Пухначёв» совсем другой человек!

– Ну-ну! – усмехнулся в усы «дядя Степа». Посмотрел за мое плечо, и громыхнул ворчливо: – Ладно, отдыхай, а то сестра грозится уже…

Собрав бумаги, майор покинул палату, отделавшись на прощанье сухим кивком, а я обессиленно сгорбил спину.

«Угораздило же меня… – строем поползли мысли. – Даже на попаданца не тяну. Какой-то я… этот… ссыльный иновременец. Ну и сволочь ты, Брут! Хотя… Сам виноват. А Светланка? – вздох отозвался в ребрах. – Какая Светланка, чучело? Еще даже Светкина мама не родилась!»