– А чем ты собирался заниматься вместо этого? – Кэтрин негодующе рассмеялась. – Быть художником? Кому на свете нужен еще один художник, особенно если его зовут некто Габриэль Людовик? Ты предполагал, что я смогу всех обеспечить, пока ты предаешься своей музе? Но ты и талант свой растратил. Помнишь, ты собирался посвящать искусству часть времени, вечерами и по выходным? И я не возражала; напротив, я одобряла твое хобби.
– Это было не хобби! – сказал он.
Она снова рассмеялась, отмахнувшись рукой от его слов.
– Теперь ты можешь сколько угодно обманывать себя, но ничем другим это быть не могло. Только один из двух миллионов становится известным художником. Все прочие влачат жалкое существование, складируя свои работы в так называемых галереях, или делают низкопробное порно. И на
– Это все работа, – сказал Гейб, вдруг захотев все объяснить Кэтрин, если уж она решила уйти от него. – Работа отнимала слишком много энергии, для собственных замыслов ее уже не оставалось.
– Нет, – твердо возразила она. – Просто ты недостаточно сильно хотел. Иначе бы ты собрался и добился желаемого. И никакие обстоятельства тебе бы не помешали. Боже, даже паралитики писали картины, держа кисть зубами, если не могли жить без этого…
– Послушай, мне лично ничего особенно, было не нужно, я мог бы довольствоваться меньшим…
– А я – нет. – Черная прядь выбилась из прически и легла ей на плечо, Кэтрин резко отбросила ее назад. – К тому же мы должны были думать о дочери. Страсть к искусству была не у нее, не у меня, а у тебя. И это именно
– Но и без моего дохода…
Она резко выпрямилась, глядя на него будто с неприступной вершины.
– Я не собираюсь
– Бедняжка Сэм, – вдруг сказал он.
Он посмотрела на него так, как будто он ее ударил.
– С Кассандрой что-то случилось?
Он попытался облечь свои чувства в слова, но безуспешно.
– Нет. Просто вырвалось. Ты от меня уходишь. Вопрос закрыт. Сказать по правде, не знаю, почему ты не ушла раньше. Может быть, до сегодняшнего дня ты просто не могла себе позволить переезд в собственный дом?
Она молчала, отведя взгляд. Гейб расхохотался.
– Боже, я попал в точку! Ты просто выжидала время, пока не накопится достаточно денег, чтобы внести залог за дом!
– Не залог, а полную стоимость, – тихо сказала она.
Его лицо застыло, лишившись всякого выражения.
– Черт. Да у тебя, значит, накопились
– Потому что я этого по-настоящему хотела! – Теперь у нее был на удивление отчаянный вид, словно и она пыталась хотя бы в последний раз заставить его понять себя. – Я работала круглые сутки, невзирая на усталость, монотонность этого занятия и неподвижность рынка. Если не выявлялось никаких зацепок, я старалась создать их сама, практически из ничего. Вместо того чтобы сидеть и стенать, я постоянно следила за состоянием рынка, и если где-то проклевывался хотя бы намек на движение, я оказывалась там первой. Я вела базы данных по всем покупателям и продавцам, составляла графики, отражающие структуру их денежных трат и логику действий, знала, когда им захочется продать или купить раньше них самих, и была тут как тут, чтобы осуществить сделку.
Решительным плавным движением она встала, отряхнув брюки и жилет.
– Я не пыталась ни с кем подружиться. Не тратила ни энергии, ни рабочего времени на всяких придурков, желающих поплакать у меня на плече и пропитать своими слезами мое дорогое платье. Но позаботилась о том, чтобы ко мне не прилипло клеймо ни скандалистки, ни неудачницы.
– Чего не скажешь про меня, – констатировал он.
Она закатила глаза:
– Боже, ведь ты был так хорошо осведомлен о положении дел в «Диверсификации». Ты мог воспользоваться этим и обойти всех, а вместо этого принялся жаловаться на несправедливость, вставать в оппозицию, собирать других недовольных вокруг себя. Это помешало твоему продвижению. Вот чего мне так жаль, вот в чем проявилась твоя никчемность, вот почему я так зла на тебя. У тебя была