Искусница

Сочтя разговор исчерпанным, Арэвала толкнула локтем дверь, и открылась маленькая каморка, где валялось два матраса. Из прорех в чехлах торчала солома.

— Здесь будешь спать.

— Одна? — тихо спросила Деянира, на всякий случай держась так, чтобы Арэвала не смогла ее снова ударить.

— Водить к себе мужчин не возбраняется, — сказала Арэвала. — Только не шумите. Другим тоже надо отдыхать.

— Матрасов два, — указала Деянира. — У меня есть соседка?

— Второй просто некуда девать было, пусть здесь и хранится. Зашьешь дырки, заменишь солому. Возьми на конюшне, тебе дадут. Отдохни хорошенько. Работы всегда много, имей в виду.

И она ушла, держась очень прямо. Кочерга.

Деянира, как могла, обустроила свою комнатку. Там было темно — только крохотное окошечко, — но довольно уютно.

Широкая постель. Арэвала на следующий день после появления в замке Деяниры расщедрилась и бросила ей несколько покрывал, все дырявые, но плотные, так что солома больше не кусалась.

Работы, как и предупреждала кастелянша, всегда было много, и вся — тяжелая и нудная: чистить котлы, например, или стирать белье.

Возможно, раньше подобными вещами занимались галерники и военнопленные, размышляла Деянира, но слишком уж высока была среди них смертность, вот и приспособили к этому делу юных служанок. Другого объяснения она не находила.

В первые дни Деянира плакала по ночам от усталости. Страшные истории так и лезли ей в голову. Она представляла себе, как отупеет от тяжелого физического труда, как огрубеют ее руки и душа. Она разучится улыбаться, перестанет радоваться жизни, молодости, солнечному свету.

Когда она закрывала глаза, она видела котлы, которые нужно было оттирать землей. И никаких перчаток. Почему? На третий день Деянира решилась и попросила у Арэвалы иголку.

— Зачем тебе? — осведомилась та, глядя на девушку сверху вниз. Взгляд не холодный, не враждебный, не высокомерный — просто никакой. Ни одной эмоции. Как будто она смотрит на кирпич.

Деянире хотелось закричать: «Я живая, я девушка, я человек! Не смотрите на меня так!»

Но вместо этого она сказала:

— Хочу кое-что сшить.

Арэвала не шевельнулась, не изменила выражения лица. Но и не ушла. Явно ожидала продолжения.

— Перчатки, — сказала Деянира.

— Зачем?

— Чтобы руки не портить. От этой работы очень портятся руки.

— Зачем тебе красивые руки? — спросила Арэвала. — Ты ведь не дама.

— Просто дайте мне иголку, — сказала Деянира, не желая спорить.

Не произнеся ни слова, Арэвала удалилась, но вечером она снова появилась на кухне и, подозвав к себе Деяниру согнутым пальцем, вручила ей иглу.

Девушка поблагодарила и даже изобразила книксен, но Арэвала уже повернулась к ней спиной и ушла.

После этого случая Деяниру стали называть Служанка С Перчатками.

* * *

Около трех часов ночи в квартире Ковалевых раздался одинокий звонок в дверь. Ирина Сергеевна спала, потому что Артем Сергеевич заставил ее проглотить несколько таблеток снотворного. Но от звонка она пробудилась.

— Оставайся в комнате, — приказал Артем Сергеевич.

Обычно он не был таким властным и решительным. Обычно он слушался жену и вообще ни во что не вмешивался. И Диане ничего не запрещал. Только один раз, когда она захотела проколоть уши, сказал, что это она сделает после совершеннолетия.

— Почему? — строптиво осведомилась Дианка-пятиклассница.

— Потому что я испытываю странное брезгливое отношение к людям, которые добровольно проделывают лишние дырки у себя в теле, — ответил Артем Сергеевич. — И пока я над тобой властен, ты будешь слушаться. А когда вырастешь — делай что хочешь.

Он не стал рассказывать дочери о том, что очень давно его невеста Ира носила сережки. А после замужества перестала. Потому что любила мужа, а у него, в конце концов, практически не было причуд, кроме этой — да еще отвращения к слову «бизнес». Поэтому, кстати, он единственный называл Ирину Сергеевну не «бизнес-леди», а «деловая женщина». «Моя жена — деловая женщина, что ж тут поделаешь…» Звучало почти как каламбур.

Артем Сергеевич очень редко напоминал домашним о том, что он — глава семьи, пусть даже номинальный. Но сейчас он взял ситуацию на себя и готовился принять первый удар, чтобы, смягчив по возможности, передать ужасное известие жене.

И она замерла в кровати, натянув одеяло по подбородок, как перепуганный зверек. Глаза у нее снова стали, как у девочки. У малышки, которая ждет, что вот-вот из-за шкафа выползет чудовище.

Артем Сергеевич коснулся ладонью ее лба.

— Не вставай, Ира. Я поговорю с ними. И не думай дурного, — прибавил он. — Не нужно сразу думать о самом плохом.

— Почему? — прошептала Ирина Сергеевна. — Почему не нужно?

— Потому что когда думаешь о самом плохом, оно и случается. Я сейчас.

И он вышел в прихожую и, не колеблясь ни мгновения, отворил.

Он не сомневался в том, что тот, кто звонил, все еще ждет за дверью.

Когда Джурич Моран ворвался в квартиру, первое, что подумал Артем Сергеевич, было: «Какое счастье, что Ира не видит!..» И только потом, панически: «Диана?..»

— Ковалев? — закричал Моран.

— Тише, моя жена отдыхает, — остановил его Артем Сергеевич. — Идемте на кухню. Не разувайтесь.