«Так и думала что она там будет, — она опустила фонарь, улыбка увяла превращаясь во что-то более грустное. — Не знаю, куда еще она могла пойти. Она никогда не могла оставить свои розы.»
«Я не понимаю, как она может быть твоей дочерью, — сказала я, сильно рискуя. — Луна не… она не Дриада.»
«Не когда была. На ней была кожа Кицунэ, когда она ушла от меня, но ты могла бы увидеть правду о ней, если бы знала, на что смотреть. Кем она была, с чего начинала, она всегда была рядом. Так будет всегда.»
«Я не понимаю. «Кицунэ» — это не скинхефтеры — они либо одни, либо нет. Они не похожи на Селков или Лебедей, которые могут отдать свою сущность.»
«Все в порядке, ты и не должна понимать. Просто поверь мне, когда я скажу тебе, что она моя дочь, и что она жила здесь со мной однажды, прежде чем уехала жить туда, где могут расти розы.»
Я выскользнула из гамака, придерживаясь за сетку, когда ноги коснулись земли. Ощущение было такое словно в мои ноги вонзилось тысячи иголок и булавок, но это было приятное ощущение; это означало, что они снова мои. «Мне нужно идти. Я должна спасти своих детей.»
Акация кивнула: «Я понимаю. Дети важны. Где твоя свеча?»
«Я… о, корни и ветки, — я отдала свою свечу Квентину. Неизвестно, где он — и чем для него все это закончилось. — Она у Квентина.»
«Маленький Даоин Сидх? Ах. Он на краю леса, он думает, что спрятался, — ее голос выражал удивление — я не захотела его разубеждать.»
Значит моя свеча не спрятала его полностью. Это имело определенный смысл; Луидэд использовала мою кровь, а не его, когда делала ее.
" Я… — я остановилась, осознавая, как близко была к тому, чтобы сказать спасибо. Есть некоторые вещи, которые этикет фейри не прощает. — Могу я пойти к нему?»
«Я не буду тебя задерживать, — она снова подняла фонарь, в глазах светилось торжество. — Но я попрошу об одолжении, если ты позволишь.»
Дочь Титании, одна из Изначальных Фейри, просила меня об одолжении? Каждый раз, когда я думаю, что мир больше не сможет меня ни чем удивить, он сразу же находит способ.
«Чего ты хочешь?»
«Подарок, — раздался шелест ткани, и она протянула ко мне розу. Лепестки были черными, серебристыми, мягкими и выветренными, как древний бархат. — Для моей дочери.»
«Ты хочешь, чтобы я взяла ее?»
«Пожалуйста.»
«Это…»
«Она не отравлена. Я бы никогда с ней так не поступила. Пожалуйста.»
Я сделала паузу, нахмурившись. Она отпустила меня; ей это не нужно, и она это сделала. Какой вред может причинить роза? «Хорошо, — сказала я. — Могу взять ее с собой».
Акация не говорила — что она могла сказать, не поблагодарив меня? Она кивнула и протянула мне цветок. Я кивнула в ответ, заправляя стебель в локоны за правым ухом. Надеюсь, что он останется на месте.
Она подняла одну руку и указала на край леса, говоря: «Иди туда, и ты найдешь его. И когда увидишь мою дочь, скажи ей, что я скучаю по ней.»
Больше нечего было сказать. Собрав последний кусок придворного этикета, который мне удавалось подобрать за годы моей работы, я сделала в глубокий, формальный поклон. Выражение лица Акации, когда я снова выпрямилась, стоило усилий; она выглядела потрясенной и удовлетворенной, как женщина, которая только что получила неожиданный подарок. Я улыбнулась, развернулась и ушла. Свет ее фонаря тускнел позади меня, пока не стало ничего, кроме темноты деревьев. И я пошла дальше, к отдаленному зову моей свечи.
Глава 14
Квентин сидел на краю леса, глядя на равнины, как будто ожидал, что они поднимутся и нападут в любой момент. Учитывая все, что произошло до сих пор, я бы не удивилась, если бы так и случилось. Моя свеча была в его правой руке; пламя горело мягким зеленым пламенем, которое переходило в кобальтово — синее, по мере моего приближения. По-видимому, такая реакция происходит, когда приближаются союзники, это полезная информация.
Он так зациклился на горизонте, что не услышал, как я приближаюсь. Я положила руку ему на плечо и сказала: «Квентин». Он вскочил на ноги, но не смог закричать, разворачиваясь ко мне лицом. Хорошо, он начал учиться.
Сложив руки за спиной, я усмехнулась: «Привет. Скучал по мне?» Спайк чирикнул приветствие, гремя шипами.
«Я… ты… я… — выдохнул он».
«Да, я подкралась к тебе, и ты позволил мне это сделать, — сказала я, пытаясь скрыть, свою радость видеть его живым и невредимым. — Если бы я была чем-то враждебным, ты бы уже был мертв. Ты забыл все, чему я тебя учила? А теперь верни мне мою свечу.»
Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза, прежде чем обнять меня объятия были настолько крепкими, что я боялась что он сломает мне что-нибудь. Например шею: «Ух ты! Квентин, Эй, давай, отпусти…»
«Я думал, что ты умерла! — запричитал он — ты упала, а потом эта женщина вышла из леса, и я попытался следовать за тобой, но деревья все заслонили, и я не мог видеть…»
«О, Квентин, — я обняла его, как смогла, учитывая наши относительные размеры, и держала его, пока дон не перестал дрожать. — Все нормально. Я тоже испугалась».