Но никто не говорит о некоторых проблемах, которые еще предстоит доработать. Одной из них станут финансовые затраты, связанные с сохранением пациентов. Какого размера должно быть хранилище, способное вместить все тела, записанные в книге жизни? Действительно, давайте поговорим не столько о телах, сколько о головах, потому что организация хранения всего тела для каждого живущего человека была бы не просто проблематичной, а поистине кошмарной. В качестве потенциального решения Меркл предлагает идею Очень Больших Дьюаров (RBDs).
Ежегодный глобальный уровень смертности, пишет он, составляет примерно 55 миллионов человек. А теперь допустим, что мы построим гигантский сферический дьюар тридцати метров в радиусе. Учитывая размер среднестатистической человеческой головы, такой дьюар позволит разместить пять с половиной миллионов цефалонов. Итак, чтобы у нас была возможность сохранять голову каждого умершего человека на Земле до тех пор, пока их смерть не будет преодолена, необходимо строить десять таких дьюаров каждый год.
Конечно, с таким строительством были бы связаны значительные расходы. Каждый такой дьюар вмещал бы около 113 миллионов литров, и это означает, что затраты на жидкий азот стоимостью около 10 центов за литр составили бы примерно 11 миллионов долларов на один дьюар. Также возникнут некоторые дополнительные расходы, связанные с отоплением и обслуживанием дьюара, но в конечном счете стоимость криоконсервации всего населения Земли сведется к удивительно низким затратам в размере 24–32 долларов за голову (для пациентов, решивших сохранить тело полностью, цена будет примерно в десять раз выше).
Крионика и как бизнес, и как способ укрыться от нашей неизбежной участи – хотя бы теоретически масштабируемая модель.
«Алькор» – это место, построенное, чтобы разместить тела оптимистов; тишина здесь наполнена иронией. И ирония, на которой я поймал себя, была связана непосредственно с Максом или с образом, который я не мог не взращивать у себя в уме.
Это был человек, который посвятил всю жизнь идее преодолеть ограничения человеческого организма, расширить диапазон человеческого опыта и потенциала. Это был человек, который еще до того, как в двадцать лет отправился в Америку из Великобритании, стал одним из основателей экстропианства, названного так вопреки принципу энтропии, согласно которому все сущее во Вселенной имеет тенденцию к распаду, беспорядку и упадку. Это был человек, который посвятил себя, как он выразился, «постоянной борьбе с препятствиями на нашем пути развития – и как личности, и как организации, и как вида». Это был человек, в порыве юношеского радикального самосознания изменивший свое имя с Макса О’Коннора на Макса Мора. В интервью журналу Wired он сказал, что оно «действительно отражало его цель: постоянно совершенствоваться, никогда не останавливаться». «Я собирался стать лучше во всем, стать умнее, стройнее и здоровее. Это имя стало символом постоянного движения вперед»[3], – говорил Макс. Это был человек, который в явной и устойчивой манере поставил перед собой ницшеанскую задачу преодоления себя.
И все же этот человек, проводящий свои дни в небольшом офисе в промзоне в пригороде Феникса, был в окружении мертвых. Да, он взращивал надежду, но также он перерабатывал тела и хранил трупы: высший уровень некрократии.
В своем предисловии к недавно изданной антологии «Читатель-трансгуманист», которую он редактировал вместе с женой Наташей, Макс написал следующее: «Стать постчеловеком – значит выйти за ограничения, которые определяют нежелательные аспекты физиологии. Постчеловек не будет страдать от болезней, старения и неизбежности смерти».
Макс был убежден, что технологии будущего, которые будут разработаны благодаря врожденному оптимизму, освободят нас от человеческих недостатков (он утверждал, что мать назвала его Максимилианом, что означает «величайший», потому что он был самым тяжелым ребенком в больничной палате в роддоме). Он чувствовал, будто родился с геном трансгуманизма. Сколько он себя помнил, он всегда чувствовал жажду к трансценденции и стремление к борьбе.