Искусственный интеллект и будущее человечества

– Это первая попытка представить нейронную активность целого организма, – сказал он, – вычисленная со скоростью, достаточной для описания активности всех его нейронов. И, когда мы сможем описать все соединения и все молекулы в нейронной цепи и будем наблюдать за тем, что происходит, в реальном времени, мы сможем попытаться увидеть, действительно ли смоделированная динамика отражает эмпирическое наблюдение.

– А что будет в этот момент? Появится ли возможность перевести эту нервную деятельность червя в код? В вычислимую форму?

– Да, – ответил Бойден. – Такая надежда есть.

Я почувствовал, что он скрывает от меня свою крепкую веру в реальность полной мозговой эмуляции, но было ясно, что он не согласен с Николелисом. И его рассказ – это его собственная конечная цель, некое исследование, необходимое для эмуляции всего мозга, как раз то, чем он занимался в Массачусетском технологическом институте.

Очевидно, все, что происходило на экране ноутбука, было очень далеко от того, о чем думал Рэндал – очень далеко от его разума, или от моего, или от вашего, с сотнями миллиардов вспыхивающих нейронов, мерцающих светом чистого сознания. Но это была иллюстрация принципа, заявление о потенциальной возможности – показатель того, что стремления Рэндала были не совсем безумны или по крайней мере теоретически реализуемы.

В первых двух беседах с Рэндалом мои вопросы, как правило, были сосредоточены на технических аспектах эмуляции всего мозга: на средствах, которыми ее можно было бы достичь, и на общей осуществимости проекта. Это было весьма полезно: ответы подтверждали, что Рэндал знает, о чем говорит, что он не безумен. Но это не значит, что я сам понимал свои вопросы на уровне, отличном от самого элементарного.

Однажды вечером, сидя на Фолсом-стрит, в месте, сочетающем в себе бар, прачечную и зал для стендап-шоу, с неожиданным названием Brainwash[6], я признался Рэндалу, что меня не привлекала и даже ужасала сама мысль о том, что мой разум может быть куда-то загружен. Даже сейчас влияние технологий на мою собственную жизнь весьма неоднозначно; я все больше осознавал, насколько мои движения предопределены корпорациями, единственная цель которых заключалась в получении прибыли с помощью данных о жизни людей. Материалы, которые мы потребляем, романтические встречи, на которые ходим, новости о мире, которые читаем, – все это подчинено влиянию неведомых алгоритмов, созданных корпорациями: в коалиции с правительством они кажутся мне великой тайной нашего времени. В мире, где хрупкий либеральный идеал свободной личности уже отступил, подобно полузабытому сну, в сомнительную дымку истории, не будет ли в конечном итоге наше полное слияние с технологиями окончательной капитуляцией самой идеи личности?

Рэндал снова кивнул, сделав глоток пива.

– Слушая вас, я понимаю, что это будет серьезным препятствием для людей. Я спокойнее отношусь к этой мысли только потому, что уже свыкся с ней, – сказал он.

Здесь поднимается основной тревожащий нас философский вопрос: останусь ли я собой? Если бесконечная система моих нейронных связей и процессов может быть скомпилирована и запущена на платформе, отличной от полутора килограммов студенистой нервной ткани внутри моего черепа, в какой степени эта эмуляция способна быть «мной»? Даже если предположить, что загрузка обладает сознанием и что это сознание неотличимо от моего представления о себе, будет ли оно «мной»? Достаточно ли того, что такая загрузка считает меня собой? Достаточно ли считать себя самим собой и есть ли тогда в этом смысл?

Инстинкты убеждали меня, что между мной и моим телом нет разницы, что я никогда не смогу существовать независимо от субстрата, в котором нахожусь, потому что я и есть этот субстрат, а субстрат – это и есть я.

Идея полной эмуляции мозга, освобождение от материи, от физического мира кажется мне крайней степенью того, как наука и вера в научный прогресс подменяют религию, отражая глубокие культурные желания и заблуждения.

В разговорах о будущих технологиях я слышал ропот древних верований. Мы говорили о переселении душ и реинкарнации. Ничто не ново. В действительности ничто не умирает, а возрождается в новой форме, новым способом, в новом субстрате.