Но Бэкон полагал, что мы могли бы вернуться к догреховному совершенству, первородному состоянию бессмертия, божественной мудрости и мира благодаря науке. Другими словами, в Эдем можно было возвратиться, только продолжая путь нашего падения. В конце жизни Бэкон рассуждал о возможности преодолеть последствия первородного греха с помощью науки. Продление жизни стало одной из главных идей, отраженных в его книге «Великое восстановление наук», и одним из его предложений по преобразованию научного знания, которое появилось само по себе за шесть дней по образу божественного творения. Несмотря на очевидную тысячелетнюю веру Бэкона в то, что наше существование приближалось к заключительной эре, пишет историк культуры Дэвид Бойд Хейкок, он «отвергал пессимистические взгляды на естественную историю. Земная старость для Бэкона была бы зрелой старостью глубокой мудрости и образованности, когда европейские ученые сорвали бы, наконец, плоды Божьего благочестивого творения. Натурфилософы в полной мере воспользовались бы всем, что было до них, восстановив величие, которым когда-то обладал Адам. Только тогда, когда эта последняя великая эпоха прогресса будет достигнута, мир будет готов к Судному дню».
Бэкон умер в шестьдесят пять лет и по тем временам вполне мог считаться долгожителем. Однако его смерть была окрашена горькой иронией: согласно его современнику, писателю Джону Обри, Бэкон заболел пневмонией, когда голыми руками закапывал в снег тушку курицы, стремясь доказать, что замораживание может сохранять плоть животных и людей.
Мы постоянно пытаемся вернуться к тому состоянию целостности, которое предшествовало грехопадению, разделению, утрате. Именно знание, как мы чувствуем, вернет нам невинность. Как пишет немецкий писатель восемнадцатого века Генрих фон Клейст в своем странном и великолепном очерке «О театре марионеток» (On the Marionette Theatre), «по мере того, как мысль тускнеет и слабеет, мы наблюдаем, как в биологическом мире благодать проявляется все ярче и решительнее. Но как плоскость, проведенная через две линии, пересекает бесконечность и появляется на другой стороне, или как изображение в вогнутом зеркале пересекает бесконечность и появляется перед нами, так и сама благодать возвращается, когда знание будто пересекает бесконечность. Благодать проявляется наиболее явно в той человеческой форме, которая либо совсем не имеет сознания, либо имеет бесконечное сознание. То есть в марионетке или в боге… Но благодать станет последней главой мировой истории».
Конференция только что закончилась. Я собирал записи, размышляя, как буду возвращаться через залив Сан-Франциско, когда Хэнк подошел и сообщил, что сейчас начнется встреча, которая, по его мнению, могла меня заинтересовать. Джейсон Сю, основатель движения Терасем в Силиконовой долине, собирал всех в помещении у главного зала. Я читал о Терасеме, и это движение казалось мне самым близким к трансгуманизму подлинно религиозным течением. Это была вера, или «движение», основанная на идее «индивидуального киберсознания» и на духовной составляющей таких понятий, как выгрузка разума и радикальное продление жизни. Я также читал о Джейсоне Сю и о протесте, который он недавно помог организовать, – его назвали первой уличной акцией трансгуманистов в США. На улице перед штаб-квартирой Google в Маунтин-Вью небольшая группа активистов стояла с плакатами, на которых было написано «Бессмертие сейчас» и «Google, пожалуйста, реши проблему смерти». Идея такого протеста казалась нелогичной, учитывая, что именно поиском решения этой неизбежной и крайне неприятной проблемы Google и собирался заняться, только что вложив сотни миллионов долларов в свою группу биотехнологических исследований и разработок Calico. В данном случае это была не столько акция протеста, сколько акт организованной поддержки, чтобы Google продолжал в том же духе; в любом случае служба безопасности не пускала трансгуманистов в здание.
Я не знал, что Джейсон собирается провести встречу на конференции, и был рад, что смог на нее попасть. Я бы, однако, солгал, если бы сказал, что меня совсем не привлекала бесплатная пицца. И в этом я был не одинок. Никто из нашей маленькой группы, включая меня, Майка ЛаТорра, Брайса Линча и какого-то парня по имени Том, пока не освободился от грубой власти своего животного тела. И поэтому все мы склонились в тишине над своими кусочками пепперони.