Но нужно ли мне взывать к вашему вниманию? Оно уже изощрено самой необходимостью. Если бы в наше время позволено было искать разъяснения действий человеческих в движении планет и созвездий, как было во времена Тихо Браге и Брюса, то я стал бы торжественно уверять, что в небе существует звезда взяток и что все мы, находящиеся здесь в полном собрании, родились под влиянием сей звезды и невольно следуем ее внушению. Иначе чем бы, казалось, можно было изъяснить эту решительную готовность и смелость обирать просителей, невзирая на множество запретительных и подтвердительных указов о лихоимстве, на все письменные и действующие меры правительства искоренить сие так называемое злоупотребление!
Но, милостивые государи, я очень хорошо знаю, что в нашем ремесле нельзя верить никаким звездам, и потому постараюсь изъяснить другими причинами ваше неодолимое желание промышлять в службе лихоимством. Позвольте вопросить вас: какое другое звание могли бы избрать мы соответственно нашим знаниям, понятиям и наклонностям?
Военное? Но большая часть из нас с малолетства приучена к сидячей жизни. Иные не любят откровенности и прямодушия, всегда свойственных военному человеку. Другие не хотят трудиться физически, полностью зависеть от дисциплины и даже всегда быть в готовности умереть, и все это даром. Найдутся и такие, для которых приятнее опрятным образом лить чернила, чем пачкаться в крови человеческой. Лить чернила! Почему же не избрать звания литератора? Но для этого надобно посвятить целую жизнь наукам, знать языки, и преимущественно отечественный; а между нами (что таить греха?) и орфография едва известна понаслышке, и то под весьма неточным русским названием правописания.
Приняться за торговлю и купеческие обороты? Но и для этого нужны предварительные сведения, которых мы нисколько не имеем; притом начинать торговлю, даже и гнилыми яблоками, нельзя, не имея в кармане ничего, кроме воздуха. Почему не быть хоть сидельцами гостиного двора, биржевыми маклерами, приказчиками в конторе негоцианта и проч. Мало ли должностей, нисколько не унизительных для честного человека? Конечно много, но нашим путеводителем в жизни является не столько честь, как тщеславие о происхождении и желание почестей; к тому же все эти подобные должности требуют деятельности, умения обращаться с людьми, чистой нравственности. Все это очень трудно для нас, так как нам ни в одной школе не внушено ни умственной, ни телесной деятельности, просвещение влито насильственно через память, без ведома других способностей, которым при вступлении в свет не было средств обтереться между людьми и привыкнуть к тонкостям общежития.
Напротив, нет ничего легче, как прослыть хорошим дельцом в службе. Для этого нужно: во-первых, рекомендательное письмо от какой-либо важной и знатной особы; во-вторых, сноровка раболепно повиноваться прихотям старших и делать с совершенным видом чистосердечия все им угодное, хотя бы вопреки своим правилам и характеру; и, в-третьих, необходимо терпение – терпение просидеть на одном стуле пять или шесть часов, не двигаясь с места и только водя правой рукой по бумаге, чтобы потом через несколько десятков лет уйти в отставку с геморроем. Гомер часто искал сравнения качеств своих героев с качествами какого-либо животного; позвольте же мне, милостивые государи, таковое терпение уподобить благородному терпению вола, который, стоя на колесе машины и беспрерывно передвигая ногами, приводит его в движение, а сам не подается ни назад, ни вперед: ступени колеса ежеминутно под ним переменяются, а он, в величественном могуществе своем, остается все на одном и том же месте. Вот все, с чем начинают службу и доходят потом до штатного места, где уже ожидают возможность применить на практике теорию искусства брать взятки.
Но вы, быть может с обиженным самолюбием, подумаете, что я, говоря все это, желаю унижать почтенное звание, к которому и сам имею если не честь, то по крайней мере удовольствие принадлежать. На это я вам возражу следующим образом.
Известно, что храбрость, по сознанию целого человечества, есть первейшая добродетель, а мы, милостивые государи, не краснея от излишней скромности, можем сознаться, что нет на земле существа отважнее взяточника, – позвольте в вашем почтенном собрании употребить это название: мы не собираемся друг друга укорять и уличать.