Искусство быть счастливым на работе

— Конечно, есть связь между удовлетворением, которое дает работа, и общим ощущением счастья, — ответил Далай Лама. — Но я не уверен, пригодится ли мой опыт другим людям. Например, сегодня я говорил с некоторыми членами секретариата. Я пытался объяснить им, что на протяжении многих веков мы, тибетцы, игнорировали важные перемены, которые происходили вокруг нас, и таким образом причинили себе и своей стране непоправимый вред. На долю моего поколения пришелся кризис, который имел трагические последствия для всей нашей культуры и народа в целом. И в то же время быть тибетцем, и особенно Далай Ламой, в столь критический момент — это прекрасная возможность послужить своему народу и помочь ему сохранить свою культуру.

— Мне кажется, это имеет отношение к нашему разговору о трудностях. Вы согласны с тем, что чем больше трудностей мы преодолеваем, тем большее удовлетворение приносит нам наша работа? — спросил я.

— Да, несомненно. Вернемся к примеру тибетского народа. Наша нынешняя трагедия является результатом множества причин, включая и длительное невнимание тибетцев к тому, что происходит вокруг.

Учитывая серьезность ситуации, тот факт, что наш народ и его уникальная культура находятся на грани уничтожения, я понимаю, что любые мои усилия по их сохранению будут иметь важное значение. Поэтому я рассматриваю свою работу на благо тибетского народа как продолжение моей духовной практики. Ведь помогать людям — это высшая цель для того, кто занимается духовной практикой.

Таким образом, моя работа и жизнь тесно связаны с ежедневной молитвой и. медитацией. Аналитическая медитация помогает мне придерживаться принципов ненасилия, сострадания, прощения, в особенности по отношению к китайским коммунистам. Как видите, между моими духовными ценностями и духовными практиками и моим отношением к жизни и работой на благо тибетского народа существует прямая связь. Моя политическая деятельность, в свою очередь, влияет на духовную практику. Все в мире на самом деле взаимосвязано. Хороший завтрак дает мне здоровье. Здоровье позволяет продолжать работу. Даже обычная улыбка может повлиять на настроение. Все в нашем мире связано, переплетено. Когда вы поймете эту взаимосвязь, вам станет ясно, как наши духовные ценности, взгляды, эмоциональное состояние влияют на удовлетворенность работой и жизнью.

***

Наконец все стало на свои места, и я понял, почему Далай Лама утверждал, что он «ничего не делает на работе». Конечно, в его ответе была доля шутки. Но кроме этого я знал, что Далай Лама не очень любит распространяться о своих заслугах, хвалить самого себя. Это естественным образом вытекало из его нежелания вообще обращать внимание на собственную личность. Его не волнует, что думают о нем другие, им движет искреннее желание помочь людям.

Но в его ответе читалось и другое. Далай Лама не разделял жизнь и работу: для него они были тесно переплетены — так тесно, что он не видел различия между «личной» жизнью и работой, «духовной» и «домашней» жизнью. А поскольку он не выделял в отдельную категорию «рабочие» обязанности, у него действительно не было работы в общепринятом понимании. Я часто удивлялся цельности его личности. Он казался одним и тем же в любой обстановке. У него не было «нерабочего» облика.

Любой деятельности Далай Лама отдается целиком. Ему не нужно подстраиваться под новую обстановку. Он остается одним и тем же — и дома, и на работе. И я подумал, что Далай Лама действительно свободный человек.

Я вспомнил интересный эпизод, свидетелем которого стал в прошлом году. Далай Лама прилетел в Вашингтон и был приглашен как-то вечером в Капитолий, на прием, устроенный в его честь. Прием давала сенатор Диана Фейнстейн. На нем присутствовала вся вашингтонская элита. Прием происходил в богато убранном зале, в сенатском крыле Капитолия. Послы, сенаторы, конгрессмены тихо ходили по красным плюшевым коврам под хрустальными люстрами. Стены и потолок украшала роспись. Обстановка подчеркивала важность происходящего. Я узнавал лица, которые часто видел по телевизору. Но вид этих людей причинял мне странное беспокойство. Я не знал, чем оно вызвано. И тут меня осенило — по телевизору они выглядели гораздо более живыми. Я присмотрелся к конгрессменам — их изборожденные морщинами лица были похожи на непроницаемые маски, их движения были скованными, механическими. Оживление в эту компанию вносили молодые помощники и стажеры, недавние выпускники университетов, опьяненные ароматом власти и говорившие с приглушенным волнением. «Пытаются выглядеть взрослыми», — подумал я. Мне, человеку, чуждому миру политики, происходящее казалось нереальным.