Искусство чтения. Как понимать книги

Здорово, да? Хотел бы я сказать, что сам научил Диану всему, что она умеет, но это неправда. Я ей ничего подобного не говорил. Моя собственная читательская реакция на этот рассказ несколько иная, но если бы я двинулся в таком вот русле, то вряд ли придумал бы что-то лучше. Очень внятный, вдумчивый, полный, прекрасно написанный анализ (Диана вчиталась в текст даже глубже, чем я просил). Да и в целом отклики студентов оказались вполне осмысленными. Если вы дошли до чего-то подобного, поставьте себе пятерку.

Если описывать акт чтения в научных или религиозных категориях (сам толком не понимаю, в какой я сейчас области: физики или метафизики), все эти студенческие реакции – с разной степенью детальности и глубины – представляют почти клинический анализ видимых элементов, феноменов рассказа. Так и должно быть. Читателю нужно проработать «материальную» часть: очевидные (и не слишком очевидные) слагаемые текста, и лишь затем двигаться дальше. Самые неудачные истолкования текста – те, в которых читатель начинает фантазировать, добавлять что-то от себя, забывает о подлинном содержании, вырывает из контекста слова или образы, меняющие в итоге смысл до неузнаваемости. Но я сейчас хочу перейти от феноменологии текста к его, как говорят философы, ноуменологии– к тому, что постигается не чувствами, а разумом или духом. Вы не поняли, что я имею в виду? Мой спелчекер тоже не понял. Попросту говоря, давайте попробуем копнуть поглубже.

Должен предупредить: сейчас я немного смошенничаю. Я просил вас сначала ответить, что означает рассказ; но сам я приберегу ответ напоследок. Так будет больше интриги.

Как-то я упомянул, что роман Джойса «Улисс» очень многое берет из истории многострадального Одиссея и его путешествия домой, в Трою. Еще я сказал, что в тексте романа, если не считать названия, нет почти никаких зацепок, позволяющих читателю обнаружить параллель с гомеровским эпосом. Какая большая смысловая нагрузка приходится на это название! Если можно назначить одно-единственное слово ключом к огромному роману, почему бы не сделать то же самое с маленьким рассказом? На мой взгляд, у Мэнсфилд в «Пикнике» тоже есть ключевое слово. Только это слово – не «пикник» и не «вечеринка», как решили почти все мои студенты. Знаете, какое слово я имею в виду? «Сад».

Признаюсь, я очень люблю сады; люблю в них бывать и размышлять о них – тоже. Много лет я жил рядом с одной из наших лучших академий сельского хозяйства; вся ее территория была одним гигантским садом, составленным из множества маленьких живописных садиков. Каждый из этих садов, да и вообще любой сад на свете, в каком-то смысле бледная копия иного Сада – рая, где жили наши прародители. Так что, если в поэзии или прозе мне попадается сад, я первым делом сличаю его с эталоном, с Эдемом. Конечно, сад в рассказе Мэнсфилд тоже не дотягивает до высшего образца, но это не страшно: ведь история Адама и Евы – лишь одна из версий мифа о Саде; у нее много родственных сюжетов. Я воздержусь от окончательной оценки, пока мы не выясним, какого рода и вида этот сад.

Давайте вспомним, с чего начинается рассказ: с погоды, которая удалась на славу, с безоблачного неба (сразу начинаешь ожидать, что появится туча и все омрачится) и с сада. Садовник, как мы узнаем, принялся за труды еще до восхода солнца. Позже этот чудесный день будет медленно распускаться и медленно увядать, как цветок. «Медленно закрывались его лепестки». Вообще, весь этот текст будто бы утопает в цветах – как и сад Шериданов. За одну ночь в саду распустились сотни роз, как по мановению руки; если учесть, что Мэнсфилд упоминает «дары ангелов», рука эта явно божественная. Итак, идеальная погода, сотни цветов, небесные дары. Трудно поверить, что этот сад на грешной земле, правда?