Искусство действовать на душу. Традиционная китайская проза

Возьмем теперь крестьянскую семью в пять едоков. Из них не меньше двух в повинности идут. Они сумеют запахать всего лишь сотню му. Сбор с этой сотни му не будет больше ста «камней». Весной крестьянину пахать, летом полоть, осенью жать, а зимой сохранять, рубить топором валежник, дрова, ходить по делам в управленье узда, давать на повинность людей. Весной ему некуда деться от ветра и пыли, а летом ему тоже некуда деться от знойной жары; ему осенью некуда деться от хмурой погоды, дождей; зимою же некуда деться от стужи, жестоких морозов. Итак, средь этих времен года нет дня, чтоб он мог отдохнуть. Да к этому еще прибавить надо свои дела: то провожает он, то он встречает, то плачет вместе с кем-нибудь, хоронит, то навестить идет больного. Или берет он сироту, или растит свой молодняк, и все такое включено в его же времяпрепровожденье. Вот так страдает наш бедняк. А тут прибавятся еще на его голову напасти потопов разных и засух, свирепые наскоки от властей, жестокие терзания от них; и тут же все несвоевременные подати, поборы; приказ поутру, вечером – отмена. Когда есть что ему продать, он продает за полцены; коль нечего ему продать, тогда займет под увеличенный процент. И вот тогда бывает так, что он продаст свои поля, свой дом, своих детей и внуков – все для того, чтобы уплатить свои долги. А между тем вот вам купцы: те, кто из них побольше, покрупней, те деньги копят, в рост дают под очень крупные проценты; а те, кто меньше и слабее, сидят рядком, торгуют всем. У них в руках все замечательные вещи, с которыми они по рынку бродят целый день и пользуются тем, что в чем-нибудь есть острый недостаток, и продают втридорога тогда. Поэтому-то мужчины у них не пашут, не полют, а женщины их не работают в тутах, над пряжей они не сидят. В одежде своей они обязательно блещут, а в пище у них – все мясо да рис. У них никаких нет забот земледельца, но полностью все, что снимается с поля. В силу богатства, довольства они могут с князьями, графами дружить, влияньем своим превосходят все власти. Друг к другу льнут только, коль выгодно это. На тысячу ли гуляют надменно; их шапки и зонтики смотрят друг в друга. Едут в прочнейшем, стегают жирнейших, обуты в шелка, волочат атлас. Вот чем купец съедает, глотает совсем земледельца; вот почему земледелец струею бежит. Ныне закон презирает купца – глядь, а купец знатен, богат! Закон землероба держит в почете – глядь, землероб и беден и нищ! Выходит, что тот, кто толпой возвеличен, в презрении у государя, а тот, кто властями унижен, тот у закона в чести. Верхи и низы друг другу обратны, любовь-нелюбовь совсем разошлись… И вдруг теперь пожелать, чтоб страна богатела, закон чтоб был тверд! Нет, это не выйдет!

В нынешних наших делах нет лучше, как нам предоставить народу уйти в земледелие – только! И если хотим мы, чтоб весь наш народ ушел в земледелие сплошь, то дело за тем лишь, чтоб ценным осталось зерно. А путь к возвышенью зерна заключается в том, чтоб народу оставлено было зерном получать поощренье, зерном же и штрафы платить. И вот призываем китайский наш мир вносить все зерном губернаторам мест, чтоб этим себе чины добывать и этим свои погашать преступленья. Мы будем иметь положенье тогда, в котором богач получает чины, а бедный мужик – тот деньги получит: зерно обретает тогда большую подвижность-текучесть. И право, все те, кто смогут вносить все зерном, чтобы чин получить, все эти имеют, конечно, избыток. Если брать у того, кто в достатке, чтоб дать содержанье дворцу, то подати бедных людей можно сильно скостить. Это будет лишь значить, что мы отнимаем лишь там, где избыток, и тем отдаем, у кого недохваток. С каждым указом народу вольготней. То, что идет за народною волей, то, что полезно бывает народу, трояким я мыслю: во-первых, чтоб царь-государь имел все в полном достатке; второе, чтоб подать с народа снижалась; а третье, чтоб был поощряем его земледельческий труд. Теперь же велят, чтобы те, у кого в упряжке есть лошадь иль лошадь под верхом, избавлены были от трех рекрутов. А конь верховой, боевая телега – военное приспособленье, известное миру всему. Поэтому-то и снимаются с них три рекрута разом. Поученье бога-пахаря нам говорит: «Пусть будет из камня стена в десять сажен, бурлящие рвы на сотню шагов и сотни десятков тысяч носящих кольчугу солдат, но, если не будет зерна, удержаться не смогут они». Если так нам смотреть, то зерно – это важная царская вещь, основная забота правительств. Велите народу вносить все зерном, чтобы чины получать до пяти степеней больших магнатов и выше; и этим же рекруту дать одному свободу. Тогда это будет далеко отдела, в котором с отличием действуют всадник и конь.

Титул есть то, что во власти монарха: выходит из уст его, длится весь век. Ну а зерно – это то, что посеет народ: родится в земле и без всяких ущербов.