После того как все расселись в гостиной — окна настежь ввиду жары, дамы с веерами, а мужчины время от времени промокали лицо носовым платком; слуги разнесли прохладительные напитки, — Милюков еще раз всем представил Пушкина-старшего и просил его почитать свои стихи. Дядя раскланялся почтительно и сказал, что безмерно рад выпавшему случаю познакомиться с лучшими людьми знаменитого Вышнего Волочка и весьма тронут проявленным ими вниманием. После дежурных реверансов приступил непосредственно к чтению. Он читал наизусть, не спеша, размеренно, нараспев, больше заботясь о ритме, чем о смысле. Начал с давнего своего стихотворения "К Камину", а потом перешел к более поздним — "К Лире", "Вечер", "Скромность". Публика хлопала с воодушевлением, но племяннику, честно говоря, нравилось не всё: втайне он считал, что стихи родича слишком многословны и не очень музыкальны, дядя подражает классике XVIII века, главным правилом которой было следование "высокому штилю", разговорной речью пренебрегали, полагая ее "низкой" и непоэтичной. Но одна басня Пушкину-младшему показалась безукоризненной. Вот она:
ГОЛУБКА И БАБОЧКА
И племянник, хорошо зная тетю Лизу и ее семью, хлопал дяде вместе со всеми от души. Декламация длилась минут сорок, а потом Василии Львович сказал:
— Добрые друзья, не желаю злоупотреблять вашим расположением ко мне. Я хотел бы завершить свое выступление. Только напоследок, на закуску, если можно так выразиться, я желал бы предоставить слово моему племяннику Александру. В мае нынешнего года он отпраздновал свое двенадцатилетие. И теперь, по решению семейства Пушкиных, я везу его в Петербург для вступления в созданный его величеством Царскосельский Лицей. Мать его, а моя невестка, Надежда Осиповна, в девичестве Ганнибал — внучка того самого знаменитого Абрама Петровича Ганнибала. И, на мой взгляд, Александр вобрал в себя лучшие таланты русского и абиссинского народов… Мальчик мой, прочитай для высокого нашего собрания что-нибудь из своего, сделай одолжение…
Сашка встал, вышел на середину гостиной, поклонился. Был он одет, скорее, по-детски, нежели по-взрослому, в курточке и рубашке апаш; порванные шпицем брюки мастерски зашиты Анной Николаевной. Худенький и немного неуклюжий, он смотрел на всех взволнованными голубыми глазами; смуглая кожа и копна кудряшек выдавала его африканские корни. Отрок проглотил комок в горле и проговорил нетвердым голосом:
— Господа, я действительно, как и дядюшка, на досуге пишу стихи… Но они все несовершенны… и к тому же на французском языке… Честно вам признаюсь: до пяти лет я не говорил по-русски абсолютно, лишь стараниями бабушки моей Марии Алексевны и няни… Впрочем, Бог с ними. Просто объясняю, отчего по-французски… Я прочту вам стихотворение, сочиненное мною третьего дни в городе Клину, для альбома девиц Бурцовых, дочек сослуживца моего дядюшки. И заранее прошу извинить мое литературное дилетантство…
Он продекламировал те стихи о "солнцах" из Клина, "озаривших его душу". Вышло очень мило. Публика смеялась и хлопала, а Сеславин выкрикнул: "Браво, браво! Новому пииту России виват!" Выглядело это по отношению к 12-летнему мальчику очень забавно. Ведь никто не знал, что пройдет совсем немного времени, и… Впрочем, это уже другая история.
Дядя поздравил Александра с превосходным дебютом. Тот, конфузясь, благодарил. Подошла и Прасковья Васильевна:
— Мон шер ами, вы были неподражаемы! Но скажите, в самом деле вы влюбились в одну из Бурцовых?
Сашка еще более смутился, начал лепетать, что сначала был влюблен натурально… в тот момент… но теперь, в Вышнем Волочке, все переменилось…