Искусство и наука

126. Таков закон каждого тонкого художественного произведения; и мало того, в общем даже опасно и нежелательно, чтоб вы знали, что там есть. Если вы, действительно, так прекрасно дисциплинировали ваше зрение, что оно не подчиняется предрассудку; если вы уверены, что никакое ваше знание того, что там есть, не скажется и что вы можете отражать корабль так же просто, как и море, хотя бы и знали его, как моряк, – в таком случае вы можете дозволить себе удовольствие изучить, каковы в действительности корабли или звезды и горы, и такое знание даже иногда предохранит вас от ошибки; но заурядные силы восприятий человека почти наверное будут нарушены знанием реальной природы того, что он рисует; и пока вы не вполне уверены в вашей безукоризненной верности наружному виду предметов, до тех пор, чем меньше вы знаете, каковы они в действительности, тем лучше для вас.

127. Искусство именно в этой своей пассивной и наивной простоте становится не только наиболее величественно как искусство, но и наиболее полезно для науки. Если б оно знало что-нибудь из того, что оно изображает, то оно предпочтительно проявляло бы это частичное знание и упускало бы из виду все вне его. Два художника рисуют одну и ту же гору; один из них, к несчастию, приобрел интересные сведения о том, какие следы оставляют скатывающиеся глетчеры; а другой познакомился с теорией образования трещин. Первый избороздит всю свою картину следами скатывающихся глетчеров, второй нарисует ее всю в трещинах; и оба рисунка будут одинаково бесполезны для целей честной науки.

128. Те из вас, которые случайно знакомы с моими сочинениями, вероятно, немало удивятся, услышав от меня то, что я теперь высказываю; так как из всех пишущих об искусстве, я думаю, нет ни одного, так часто апеллирующего к физическим наукам. Но, заметьте, я апеллирую к ним, как критик, а не как учитель искусства. Тёрнер дал такие изображения гор и облаков, какие публика сочла несуществующими. Я же, наоборот, утверждал, что это единственно правдивые изображения гор и облаков, какие мы до сих пор имеем, и, насколько мог, доказал это, подвергнув их тщательной проверке физических наук; но Тёрнер правильно изобразил свои горы задолго до того времени, когда их строение стало известно кому-либо из геологов Европы; а его вполне верные изображения строения облаков ни один метеоролог Европы не в состоянии еще нам объяснить по сие время.

129. Да, я действительно принужден был прервать моих «Современных Живописцев», в далеко не законченном виде, и они являются простым очерком благих намерений в деле анализа форм облаков и волн, за недостатком тех научных данных, на которые я мог бы сослаться. Подумайте хоть немного о том, как без малейшей помощи науки и без малейшего звука, сорвавшегося с ее уст, безусловно, все сделано в искусстве для изображения наиболее обычных и вместе с тем наиболее спектральных форм облаков, – вполне неорганических, но, по духовному велению, дивных в доброте и грозных в гневе – сделано, для изображения всего, начиная с волнующейся их синевы и белизны, передавших геральдике ее облачный вид, вплоть до законченных и обманчивых небес Тёрнера[63].

130. За дождем, наводнившим наши поля в предпрошлое воскресенье, наступили, как вы, вероятно, помните, ясные дни, и из них вторник 20-го отличался особенно блестящей погодой после полудня, причем по небу неслись несметные густые хлопья белых облаков. За последнее время так сильно дул мрачный восточный ветер, так много было тумана и всякого искусственного мрака, что мне кажется, будто прошло около двух лет с тех пор, как я до этого дня видел благородные густые облака при полном освещении. Мне случилось в этот день быть у башни Виктории[64] в Вестминстере, когда самая густая масса их пронеслась с северо-запада; и я более чем когда-либо был поражен благоговением перед формой облаков и их загадочностью при современном состоянии нашего знания. Башня Виктории сравнительно с этими облаками не имела никакого величия; это было то же, что смотреть на Монблан поверх фонарного столба; их неровные хребты были серы и тверды, как скалы, и вся эта гора, ширь и вышина которой на небе становились все более и более непостижимой, чем более глаз старался охватить ее, проносилась за башней с непреклонной быстротой, скорость которой была в действительности скоростью бури; а между тем вдоль всех воздушных этих лощин бездна мерно следовала за бездной и ни одна не теснила другую.

131. Что заставляет их пробивать себе дорогу? Почему голубое небо чисто там и застлано облаками здесь? Почему оно испещрено, как мрамор, и почему область голубого неба переходит в область облаков в этом спокойном их шествии?

Правда, что вы можете более или менее подражать формам облаков при помощи дыма от взрывчатых веществ или при помощи пара; но пар оседает мгновенно, а дым от взрывчатых веществ рассеивается, облако же в его дивной форме плывет, не изменяясь. Это не взрыв, а нечто неизменное в своем шествии. И чем больше вы думаете об этом, тем необъяснимее оно становится для вас.