Искусство и религия (Теоретический очерк)

Наконец, в-третьих, к роли канона в развитии средневекового искусства следует подходить исторически. Если в эпоху раннего средневековья отрицательное воздействие канона еще проявилось весьма слабо (хотя бы потому, что сам канон еще только складывался, еще не стал системой жестких правил), если в период зрелого феодализма противоречия, связанные с воплощением канона в художественном творчестве, не носили острого характера, то в эпоху упадка феодального общества эти противоречия обнажаются со всей остротой. Это мы наблюдаем и в развитии искусства Западной Европы, и в развитии русского искусства, хотя хронологические рубежи в этих случаях различны. В Западной Европе (Италии прежде всего) разложение церковного канона в культовом искусстве начинается еще в XIV в. и достигает своей высшей точки в XV - XVI вв. На Руси особенности исторического развития были таковы, что на XIV - XV вв. приходится наивысший расцвет канонической иконописи и житийного жанра. Правда, по.мнению некоторых исследователей, в русском художественном творчестве этой эпохи происходят важные изменения, которые можно характеризовать как своеобразное „Предвозрождение" [1]. Постепенное разложение канона на Руси начинается лишь в XVI в. и заканчивается в XVII в.

[1 См.: Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Л., 1973, с. 75-127.]

Говоря о воздействии канона на художественное творчество, необходимо учитывать историческую эпоху. Между тем в нашей искусствоведческой литературе подобный исторический подход далеко не всегда соблюдается. В публикациях последних лет участились попытки представить русскую иконопись XIV - XV вв., в которой церковный канон в основном соблюдался, как единственно достойную внимания, как эталон художественного совершенства. И напротив, всякие отступления от канона, участившиеся на Руси в XVI-XVII вв., связанные нередко с элементами реализма, с правдивым воспроизведением жизни и быта той эпохи, рассматриваются в подобных публикациях как упадок живописи, как ее деградация. С такой трактовкой никак нельзя согласиться.

Признавая историческую закономерность существования канонического культового искусства (что не исключает анализа его противоречий), нельзя, оставаясь на почве историзма, не учитывать неизбежность его разложения и гибели, его преходящий характер. Подчеркивая эстетические достоинства русской иконописи XIV-XV вв. (Феофан Грек, Андрей Рублев и другие), не следует искусство Симона Ушакова и его школы в XVII в., отбросившее многие канонические правила и непосредственно приблизившее иконопись к портретной живописи, рассматривать как продукт упадка, как результат деградации древнерусской живописи [1]. Каждая историческая эпоха имеет свое художественное воплощение в искусстве. И так же как нелепо требовать от Андрея Рублева, чтобы он думал о мелком бытовом правдоподобии своих величественных символических образов, так же неправильно оценивать русских художников XVII в. с точки зрения повторения ими прежних образцов, строгого соблюдения канонических правил.

[1 Такое противопоставление имеет место, например, у В. Солоухина (см.: Славянская тетрадь, с. 177-178).]

Церковный канон, несомненно, оказывал отрицательное воздействие на художественное творчество. Но степень этого отрицательного воздействия исторически менялась. Догматизирующее и схематизирующее воздействие церковного канона особенно остро ощущалось художниками тогда, когда средневековый традиционализм и безраздельное господство церкви, ее духовная диктатура начали изживать себя, когда художники стремились к полнокровному отображению реального, чувственно воспринимаемого мира. На Руси это проявилось наиболее ярко в XVII в. и нашло свое отражение в иконописной школе Симона Ушакова.

Возникает вопрос: возможно ли было индивидуальное художественное творчество в рамках церковного канона? Означал ли канон полное обезличение художников, или в его рамках могла проявиться творческая индивидуальность того или иного мастера?