«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

сегодня вернулся господин Пейрон, я прочел твои сердечные письма, а также письма из дома, отчего мне стало лучше – я ощутил некоторый прилив энергии или, скорее, желание выбраться из состояния подавленности, в котором нахожусь. Очень благодарен тебе за офорты, ты выбрал именно те, которые нравились мне уже давно, – Давид, Лазарь, Самаритянка и большой офорт с раненым, – присовокупив к ним слепца и еще один крохотный офорт, такой загадочный, что я испытываю страх и не желаю даже знать, что это такое. Этот «Маленький золотых дел мастер»[343] никогда не встречался мне. Но Лазарь, Лазарь! Сегодня рано утром я посмотрел на него и вспомнил не только то, что говорит о нем Шарль Блан, но и то, что он действительно не говорит всего.

Прискорбно, что здешние обитатели слишком любопытны, болтливы и невежественны по части живописи, так что я не могу заниматься своим ремеслом. В любом случае можно заметить, что мы с тобой пытались идти в том же направлении, что и некоторые другие, также непонятые и горько разочарованные обстоятельствами.

Если ты отправишься в Монпелье, то увидишь, что я говорю правду.

Сейчас, скорее, ты предлагаешь, а я соглашаюсь вернуться на север.

У меня была слишком тяжелая жизнь, чтобы я протянул ноги или утратил работоспособность.

Итак, Гоген и Гийомен – оба – хотят устроить обмен, чтобы получить пейзаж с Альпием. Впрочем, таких пейзажей два, я лишь думаю, что последний, только что отправленный мной, – более волевой и точный по выражению.

Может быть, я попытаюсь писать по работам Рембрандта; в особенности мне хочется изобразить молящегося, в гамме тонов от светло-желтого до фиолетового.

Прилагаю письмо Гогена; что касается обмена, поступай на свое усмотрение, бери то, что понравится, – уверен, что вкусы наши совпадают, и чем дальше, тем больше.

Если бы я мог работать без этой чертовой болезни! Сколько всего я сделал бы, отгородившись от других, слушая, что подсказывает здешний край. Но вот – это путешествие окончено. Словом, меня утешает огромное, огромнейшее желание вновь увидеть тебя, твою жену и твоего ребенка и еще всех друзей, которые вспомнили обо мне в несчастье, как, впрочем, и я не переставал думать о них.

Я почти убежден, что на севере излечусь быстро, по крайней мере на довольно продолжительное время, и все же предчувствую, что болезнь вернется через несколько лет – но не сразу же. Вот что я полагаю, понаблюдав здесь за другими больными: часть их значительно старше меня, а те, кто моложе, не заняты ничем или почти ничем – студенты. Впрочем, что мы об этом знаем?

К счастью, письма от сестры и матери дышат спокойствием. Сестра пишет очень хорошо, описывая пейзаж или вид города так, что это кажется страницей из современного романа. Я все время побуждаю ее заниматься хозяйством, а не художествами, ибо знаю, что она слишком чувствительна и в ее возрасте трудно отыскать путь для развития своих художественных талантов. Очень боюсь, что она тоже будет страдать от подавленных художественных устремлений. Но она так энергична, что как-нибудь выйдет из положения. Я говорил с г-ном Пейроном о ситуации и сказал ему, что моя участь здесь почти невыносима, что, не зная в точности, как поступить, я бы предпочел вернуться на север.

Если ты чувствуешь себя хорошо и назовешь день, когда будешь ждать меня в Париже, я попрошу кого-нибудь из местных сопровождать меня до Тараскона или до Лиона. Затем ты будешь встречать меня – или пошлешь кого-нибудь для этого – на вокзале в Париже. Сделай так, как считаешь нужным. Пока что я оставлю свою мебель там, в Арле. Она у друзей, и я убежден, что они вышлют ее мне, как только я попрошу. Но перевозка и упаковка будут стоить почти столько же, сколько она сама. Это путешествие видится мне полным крушением – невозможно делать ни то, что хочешь, ни то, что следует. Прогулявшись немного в парке, я обрел ясность, нужную для работы, в голове больше идей, чем я когда-либо смогу воплотить, но это нисколько не смущает меня. Я работаю кистью, как машина. Итак, основываясь на этом, я смею верить, что на севере ко мне вернется уверенность в себе, как только я освобожусь от окружения и обстоятельств, которых не понимаю и не желаю понимать. Г-н Пейрон был так добр, что написал тебе и напишет еще раз сегодня; я покидаю его с сожалением. Крепко жму руку тебе и Йо. Очень благодарен за твое письмо.

Всегда твой Винсент

868. Br. 1990: 869, CL: 631. Тео Ван Гогу. Сен-Реми-де-Прованс, воскресенье, 4 мая 1890

Дорогой брат,