Искусство и жизнь

Прежде всего мне ясно, что в настоящее время люди, наиболее широко и глубоко воспринимающие положение дел, совершенно не удовлетворены современным состоянием искусств, точно так же как и современным состоянием общества. И это я утверждаю, вопреки тому мнимому оживлению искусства, которое имело место в последние годы. Действительно, весь этот шум вокруг искусства среди части образованной публики наших дней показывает только, насколько обоснована вышеупомянутая неудовлетворенность. Сорок лет назад было намного меньше разговоров об искусстве, намного меньше им занимались, чем теперь. И это особенно верно в отношении архитектурного искусства, о котором по преимуществу мне и предстоит теперь говорить. Люди с тех пор сознательно стремились воскресить в искусстве дух прошлого, и внешне дело обстояло благополучно. Тем не менее я должен сказать, что, несмотря на эти сознательные усилия, сорок лет назад жить в Англии для человека, способного чувствовать и понимать красоту, было не столь мучительно, как теперь. И мы, понимающие значение искусства, хорошо знаем, хотя и не часто осмеливаемся об этом говорить, что через сорок лет жить здесь будет еще грустнее, если мы по-прежнему будем следовать дорогой, по которой идем теперь. Около тридцати лет назад я впервые увидел город Руан^{1}, который в то время по своему внешнему облику все еще оставался фрагментом средних веков. Нельзя выразить словами, как заворожили меня красота, романтика и носившийся над ним дух былых времен. Оглядываясь на свою прошлую жизнь, я могу только сказать, что видеть этот город было для меня самым большим наслаждением, какое я когда-либо испытал. А теперь и впредь такого наслаждения уже никому не испытать: для мира оно утрачено навсегда.

В то время я заканчивал Оксфорд. Хотя и не столь удивительный, не столь романтичный и на первый взгляд не столь средневековый, как тот нормандский город, Оксфорд все еще сохранял в ту пору большую часть своего былого очарования, и облик его тогдашних сумрачных улиц на всю жизнь остался для меня источником вдохновения и радости, которая была бы еще глубже, если бы я только мог забыть, что эти улицы представляют собой теперь. Все это могло бы иметь для меня гораздо большее значение, чем так называемое обучение, хотя тому, о чем я говорил, никто не пытался меня обучать, а сам я и не стремился учиться. С тех пор блюстители красоты и романтики, столь благодатных для образования, якобы занятые «высшим образованием» (так называется та бесплодная система компромиссов, которой они следуют), полностью игнорировали эту красоту и романтику и, вместо того чтобы их охранять, отдали их во власть коммерческих людей и явно намерены уничтожить их полностью. Словно дым исчезла еще одна радость мира. Без малейшей пользы, без причины, самым глупым образом красота и романтика снова отброшены прочь.

Я привожу эти два примера просто потому, что они запали мне в память. Они типичны для того, что происходит в цивилизованном мире повсюду, Мир везде становится более безобразным и более шаблонным, невзирая на сознательные и весьма энергичные усилия небольшой кучки людей, усилия, направленные на возрождение искусства и так явно не совпадающие с тенденцией века, что, в то время как необразованные ничего об этих усилиях не слышали, масса образованных воспринимает их просто как шутку, которая, однако, теперь начинает даже приедаться.

Если правда, как я утверждал, что подлинное искусство — это неомраченное благо для мира, то все это очень серьезно, ибо на первый взгляд создается впечатление, что скоро вообще не останется искусства в мире, который таким образом утратит свое неомраченное благо. Думаю, что мир не очень-то может себе позволить это.

Ибо искусство, если ему суждено погибнуть, уже выдохлось и цель его вскоре окажется забытой, а цель эта — сделать труд отрадным и отдых плодотворным. Что же, тогда любой труд должен стать безотрадным, а любой отдых — бесплодным? Действительно, если искусству суждено погибнуть, то дело примет именно такой оборот, ежели только что-нибудь другое не придет искусству на смену — нечто такое, чему в настоящее время нет имени и о чем мы еще даже и не мечтаем.

Я не думаю, что вместо искусства придет что-нибудь другое, и не потому, что сомневаюсь в изобретательности человека, которая, видимо, безгранична в отношении возможности делать самого себя несчастным, но потому, что я верю в неиссякаемость родников искусства в человеческой душе, а также потому, что вовсе не трудно увидеть причины нынешнего упадка искусства.