Искусство легких касаний

– Вообще-то для непосвященного человека все это весьма странно, – говорит Голгофский. – Адские чудища, иначе их трудно назвать – и вдруг на христианских фасадах и крышах. Я читал мнения современных ученых на этот счет. Они предлагают столько разных объяснений, что из одного обилия интерпретаций видно: толком они не знают ничего.

Марголин, однако, не ученый, а масон. Он знает.

Гаргойль пропускает сквозь себя небесную влагу, а химера всего лишь производит мрачное впечатление своим видом. Разница может показаться несущественной, но она важна, и Марголин берется ее объяснить – хотя предупреждает, что понятна она будет только верующему человеку.

– Вдумаемся в образ, – говорит он. – С неба льется вода, проходит через рот гаргойли и низвергается в мир… Гаргойли были как бы небесными кранами, посредниками между божественным и человеческим планом, связью между горним и дольним – и в таком контексте сам собор, проводник божественной силы, тоже представлял собою гаргойль, просто очень большую. Это, если я позволю себе профессиональное сравнение, как бы связка органных труб, где собор был главным калибром, а остальные гаргойли подчеркивали и высвечивали мистическую роль главной трубы, из которой обильно изливалась – во всяком случае, в теории – благодать.

– А химеры? – спрашивает Голгофский.

– Химеры возникают тогда, когда связь человека с небом утеряна, – отвечает Марголин. – Вместо органа, гремящего небесной музыкой, мы получаем его каменную копию, подделку. Наподобие монолитного телефона, изготовленного стариком Хоттабычем. Или моего подарка Изюмину – он, кстати, так и не понял намека. Похоже, но совсем не то…

По словам пастора-мистика, гаргойли имеют небесное происхождение. Оккультисты и политеисты, не любящие амбивалентного термина «Бог», возводят их к тонким измерениям, более могущественным слоям бытия – как темным, так и светлым.

Гаргойли нисходят на мир из духовных пространств, чтобы развернуть наше бытие согласно высшим волениям. Их могут инспирировать силы, называемые в богословии ангелами и демонами – поэтому естественно, что они часто входят в конфликт друг с другом. Однако вовсе не из-за судеб людского рода.

«Два мексиканских картеля, – цинично поясняет Голгофский, – вряд ли начнут войну из-за термитника, но могут годами отжимать друг у друга территорию, где он вспучился…»

Гаргойли – это зыбкие подобия ангелов и демонов, своего рода временные муляжи и пугала. Могучие сущности лепят их с себя, чтобы поставить эдакими регулировщиками на перекрестках человеческого духа.

– Говоря просто, – подводит итог Марголин, – это особым образом запечатленная и зафиксированная воля высших планов, в той или иной форме ощущаемая всеми. Конечно, этой воле можно сопротивляться и даже действовать ей наперекор – мы, христиане, верим в свободу воли…

Гаргойли исчезают, когда их миссия выполнена. Они редко существуют в неизменной форме дольше века или двух. Именно они обрамляют те чистые родники (вполне водопроводная функция, отмечает Голгофский), что лежат в истоке любой религии. Вызываемые гаргойлями переживания и чувства прозрачны, возвышенны – и относятся к лучшим проявлениям человеческого.

Здесь Голгофский отсылает читателя к духовной литературе, напоминая, что его информатор по данному вопросу – евангелический пастор, христианский теолог и масон, и его воззрения сложны. Голгофского интересует практичный вопрос – о том, как именно «высшие планы» фиксируют свою волю.

Марголин улыбается.

– Происхождение гаргойлей, – отвечает он, – пробовали объяснить многие мистики. Им приходилось прибегать к глаголам каббалистического ряда наподобие «эманировать». Вы будете смеяться, друг мой, но в мире живет уйма людей, уверенных, что они подобные слова понимают… К сожалению, у нас, земляных червей, нет органов чувств, позволяющих рассуждать о таких материях.

– Но как-то эти гаргойли ведь создаются?

– Насколько я понимаю, – отвечает Марголин, – это действие является для божественного плана простейшим из возможных. Духовное существо как бы проецирует себя на человеческую плоскость, в известном смысле становится человеком… Имеется в виду, конечно, не телесная, а эмоционально-волевая, если угодно, «сердечная» форма человеческого. Эдакий ангельский отпечаток, горящий сильным и ясным чувством. Сведенборг ведь не зря говорил, что Небеса имеют форму человека. Они не то чтобы имеют эту форму сами по себе – но мы не можем увидеть их никак иначе, и в этом смысл мистерии Христа. Теоретически любой из нас может пережить встречу с чем-то подобным во сне или наяву. Но в наше время это чаще происходит со святыми – или великими грешниками.

– Хорошо, – говорит Голгофский, – с гаргойлями примерно ясно. А химера?

– Химера… Это нечто такое, что выдает себя за гаргойль.

Голгофский не понимает, и Марголин приводит пример из Средневековья.