Искусство легких касаний

«Я сижу в Сандунах, в облаках пошлости, пара, безнадеги и пивного амбре. Я даже не пытаюсь склеить заново свою разбитую душу. Сквозь хмельные туманы мне виден телеэкран: по нему показывают кривую от лжи харю какой-то ведущей, но я не знаю, что конкретно там крутят – «Первый канал» или MSNBC. Да и какая между ними разница, кроме языка и бюджета?

Слышна и музыка – какой-то пубертатный рэп о молодежных химерах с бесконечными «суками» через каждое слово: подстрочный перевод с афроамериканского на подростковый русский. Ау, Лэнгли! Попросите их переводить «bitch» как «сестра», уловите больше русских сердец. Сестра, здравствуй сестра… Или это я туплю по старости, сука моя жизнь? Мне плохо, но осталось дописать всего несколько строк и слова сами прыгают на клавиши моего водонепроницаемого лэптопа.

Так что же произошло в тот день, когда я вышел на весеннюю улицу в Кратово и попал под американскую контратаку? Не знаю, как ответили бы на этот вопрос Шмыга, В.С., Изюмин или Альбина Марковна – но для меня это был грустный финал сериала, который я с таким восторгом и надеждой смотрел всю свою юность.

В девяностые мы жили в жуткой, жестокой, но устремленной в будущее и полной надежд России. С другой стороны глобуса была Америка; она тоже изрядно пугала, но ею можно было восхищаться от всего сердца, и она действительно походила на библейский «град на холме».

Я подолгу жил в это время в Штатах – и помню предвыборные дебаты между шедшим на второй срок Клинтоном и Бобом Доулом, ветераном Второй мировой. Доул говорил про старую Америку, про мост в прошлое, который он хочет построить – и выглядел немного смешно рядом с элегантным Биллом, снисходительно разъяснявшим, что мост надо строить таки в будущее.

Конечно, Билл победил. И теперь этот мост им. Клинтона готов – но почему-то одним концом он упирается в мексиканскую стену, а другим очень похож на Крымский.

Боб Доул больше не кажется мне старомодным и смешным. Теперь я тоже мечтаю построить мост в прошлое, но понимаю, что это нереально. Мне даже непонятно, какая из двух недоимперий сегодня смешнее – карликовая или большая.

Третья мировая прошла быстро, беззвучно – и в ней не осталось ни победителей, ни проигравших. Спецслужбы обменялись страшными ударами, которых не заметил никто, но они глубоко изменили ткань реальности. Радоваться нечему, петь не о ком. О Третьей мировой нельзя снять кино – она была не слишком визуальна. Дымятся руины прежнего мира, облучены мы все. И я, лично я виноват в этой трагедии… Расплата будет даже сладка.

Я знаю, что меня ждет.

За соседним столиком сидят два подкачанных педика в красных бейсболках и, поглядывая в мою сторону подведенными глазами, тянут из огромных стаканов белковый смузи. Каждый, кому знакома боевая тактика ГРУ, понимает, что это значит. А если бы я по тупости не догонял таких вещей, мне заранее послали черную метку. Уже третий день мои мэйлбоксы забиты спамом, рекламирующим спортивное питание. Таких совпадений не бывает.

Ну что же. Сейчас я встану, возьму под мышку свой лэптоп – и, как есть в полосатом сине-белом полотенце, направлюсь к выходу. Подождав для приличия полминуты, ассасины пойдут за мной. Но я их не боюсь – и приму возмездие как подобает мужчине.

Во-первых, я действительно его заслужил.

А во-вторых, мне не слишком охота жить – хотел сказать «на руинах мечты», но выражусь прозаичнее – в этой эпохальной жопе, где каждое утро надо гадать, какую заботу несет мне новый дырявый день…

Ибо – говорю уже как историк – что есть жопа в научном смысле? Жопа есть то, что нельзя пройти насквозь, отрезок пути, который придется перематывать назад, и чем глубже уходит в нее наш голубой вагон (а хоть бы и бронепоезд – толку-то что?), тем дольше потом придется пятиться к свету, что был когда-то в начале тоннеля… А в конце этой жопы никакого света нет.

Вернее, он там есть – и такой яркий, что все наши химеры в нем сразу сгорят. Но смотреть на него можно будет только через толстое черное стекло, и совсем недолго».

Москва, Сандуны

XXI век, полдень