— У того банкира, что Ты всемилостивейше повелела с живого кожу содрать...
Государыня не могла удержаться от смеха: «Перепутал опять, батюшка! За кого ты меня принимаешь, чтоб с живых кожу сдирать. Я велела содрать кожу и чучело набить с той милой собачонки, которую мне год тому назад Сутгоф из-за моря достал! Поди, батюшка, перестань страмиться!..»
19. Каратыгин 2-й[63]
Один из лучших артистов 2-го класса, Максимов 1-й, вследствие усердного поклонения стеклянному богу[64]
, дошел до такой худобы, что поистине остались только кости да кожа, так что когда, после смерти Каратыгина, он затеял играть роль Гамлета, артисты смеялись и хором советовали ему взять лучше в той же пиесе роль тени.В Красном Селе, где находился постоянный лагерь гвардии, устроили театр, на котором играли петербургские артисты; а коли им жить там было негде, то и для них на случай приезда построили домики, кругом коих развели палисадники. Наследник, нынешний государь, проездом остановился у этих домиков; Самойлова, Каратыгин, Максимов и другие артисты выбежали на улицу.
— Поздравляю с новосельем,— сказал наследник,— хорошо ли вам теперь?
— Прекрасно! — отвечала Самойлова.— Жаль только, что недостает тени.
— Как недостает? — перебил Каратыгин. — А Максимов?
20
Петр Каратыгин вернулся из поездки в Москву. Знакомый, повстречавшись с ним, спросил:
— Ну что, Петр Александрович, Москва?
— Грязь, братец, грязь! То есть не только на улицах, но и везде, везде — страшная грязь. Да и чего доброго ожидать, когда там и обер-полицмейстером-то — Лужин.
21
А. С. Шишков[65]
любил рассказывать о первом своем подвиге храбрости. Обер-гофмаршалом тогда был гордый князь Борятинский, а Потемкин на вершине величия.Случилось, что Шишкова, молодого тогда офицера, назначили в караул во дворец. Камер-лакей, а тогда камер-лакеи больше значили и больше важничали, чем нынешние камергеры, так один из таких придворных чинов, которому было поручено заботиться о продовольствии караулов, как-то не угодил Шишкову. Заспорили. Дошло дело до крупных выражений. Шишков, не долго думая, принял камер-лакея в руки и поколотил весьма убедительно. Тот с жалобой к Борятинскому. Поднялась буря. Борятинский воспылал гневом: «Я им шутить с собой не позволю. Позволь одному, пойдут буянить. Я их заставлю уважать законы Ее Величества. Завтра же доложу Государыне...»
И гнев князя огласился по всему дворцу и достиг до караульной. Шишков уразумел непристойность поступка и опасность. Что тут делать? Кто может за него вступиться? Кого послушает Борятинский? Разве одного Потемкина?
И, не долго думая, Шишков отправляется к Потемкину, со всею откровенностью рассказывает, как дело было, говорит об опасениях его насчет опасности, завтра ему угрожающей, и просит заступничества Потемкина.
Вероятно, и офицер и его речи понравились Потемкину.
— Плохо, брат! Накутил! Сдебошничал! Ну, да постой! Кстати, у меня сегодня вечер. Все будут. Приходи и ты, да будь посмелее. Понял?
— Понял, Ваша светлость!
— Ну так в вечеру милости просим.
— Рады стараться, Ваша светлость.
Наступил вечер. Шишков дал собраться гостям и явился, когда Потемкин уже сидел за бостоном с тем же Борятинским, Вяземским и Разумовским.
— Уже играет! — сказал громко Шишков, войдя в залу. Смело и развязно подошел он к Светлейшему, дружески ударил его по плечу.
— Здравствуй, князь,— сказал он так же непринужденно, затем бросил шляпу на мраморный подоконник и, закинув руки назад, с важностию стал ходить по комнате.
Потемкину вся эта проделка пришлась по сердцу. Он наслаждался, видя эффект, произведенный выходкой Шишкова. В душе презирая человечество, он был рад видеть новые образчики его подлости и уничижения, а потому не желал, чтобы дерзость Шишкова была принята за припадок безумия, поспешил и со своей стороны дать шутке важность и значение правды.
— Шишков,— сказал князь,— поди-ка сюда! Посмотри на мою игру. Курьезная! Как ты думаешь, что мне играть?
— Отвяжись, сделай милость. Играй себе, что хочешь.
— Ну так гран мизер...
И не его поймали, а он поймал за рога человеческую подлость. История с камер-лакеем была забыта. И с месяц еще Шишкова считали фаворитом и низко ему кланялись.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
ПД, ф. 371, № 73.2
Меншиков А. С. (1787—1869) — адмирал, управляющий морским министерством.3
Чернышев А. И. (1786—1857) — участник Отечественной войны 1812 года, с 1826 г.— граф, военный министр, с 1841 г.— князь, генерал-адъютант, председатель Государственного совета.4
Неваховичи — литературная семья, из представителей которой пользовались известностью Лев Николаевич Невахович и его двое сыновей — Александр и Михаил. Александр Львович (?—1880) — поэт, переводчик французских фарсов, секретарь директора Императорских театров А. М. Гедеонова, а затем и начальник репертуарной части. Михаил Львович (1817—1849) — известный карикатурист, издатель журнала «Ералаш».5
Мордвинов Н. С. (1754—1845) — адмирал, член Государственного совета.6
Бутурлин М. П. (1786—1860) — генерал-лейтенант, нижегородский губернатор.