Знание имеет еще одно, более существенное отношение к проблеме любви. Потребность в соединении с другим — как спасение от одиночества — тесно связана с желанием познать "тайну человека". Хотя жизнь уже в своих биологических проявлениях есть чудо и тайна, человек в его собственно человеческой ипостаси служит непостижимой загадкой для себя самого и для своих ближних. Мы знаем себя, и все же, несмотря на все наши усилия, мы не знаем себя до конца. Мы знаем своего ближнего, и все же мы не знаем, кто он, потому что мы не вещь и наш ближний не вещь. Чем глубже мы проникаем в себя или в другого, тем больше цель познания удаляется от нас. Однако мы не можем избавиться от желания раскрыть тайну человеческой души, увидеть сокровеннейшее ядро, которое и есть ее сущность.
Есть один — отчаянный — путь познать тайну: это путь полного господства над другим человеком, господства, которое сделает его таким, как мы хотим, заставит чувствовать то, что мы хотим; превратит его в вещь, нашу полную собственность. Высшая степень такой попытки познания обнаруживается в крайностях садизма, в желании и способности причинять страдания другому: пытать его, мучениями заставляя выдать самое сокровенное о себе. В этой жажде проникновения в тайну другого — и соответственно нашу собственную — состоит сущностная мотивация жестокости и разрушительности. В очень лаконичной форме эта идея была выражена Исааком Бабелем. Он приводит слова солдата времен русской гражданской войны, который конем затоптал своего бывшего хозяина. "Стрельбой, — я так скажу, — от человека только отделаться можно; стрельба — это ему помилование, а себе гнусная легкость, стрельбой до души не дойдешь, где она у человека есть и как она показывается. Но я, бывает, себя не жалею, я, бывает, врага час топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она у нас есть…"
Мы часто наблюдаем подобный способ познания у детей. Ребенок берет какую-либо вещь и разбивает ее ради того, чтобы увидеть, что у нее внутри; или же безжалостно обрывает крылья бабочке, чтобы разобраться, как она летает. Жестокость сама по себе мотивируется чем-то более глубинным: желанием познать тайну вещей и жизни.
Другой способ раскрытия сокровенного — это любовь. Любовь представляет собой активное проникновение в другого человека, когда жажда познания удовлетворяется благодаря единению. В акте слияния я познаю тебя, я познаю себя, я познаю всех — и я "не знаю" ничего. Я обретаю таким путем — благодаря переживанию единения — знание о том, чем человек жив и на что способен, но это знание невозможно получить лишь с помощью рассудка. Садизм, хотя и мотивирован желанием познать тайну, все же оставляет человека таким же несведущим, каким он был и прежде. Я расчленил другое существо на части, и все, чего я достиг, — это разрушил его. Любовь — единственный путь познания, на котором посредством единения возможно найти сакраментальный ответ. В процессе отдавания себя и проникновения в глубь другого человека я открываю нас обоих и узнаю Человека.
Страстное желание раскрыть тайну человеческой сущности выражено в дельфийском призыве "Познай себя!". Это — основная пружина всей психологии. Но желанная цель познать всего человека никогда не может быть достигнута обычным путем — с помощью мысли. Даже если бы мы знали о себе в тысячу раз больше, то и тогда мы никогда не достигли бы самой сути. Мы, а также и наши ближние все же продолжали бы оставаться загадкой. Любовь же выходит за пределы рационального, позволяя пережить небывалое — чувство единства. Однако рассудочное осмысление, т. е. психологические знания, — необходимое условие постижения объекта любви. Я должен знать другого человека как самого себя, чтобы возможно было увидеть, каков он в действительности, или, вернее, чтобы преодолеть иллюзии, искажающие его реальный образ. (Приведенное утверждение имеет важное значение для понимания роли психологии в современной западной культуре. Хотя огромная популярность психологии свидетельствует об интересе к познанию человека, она в то же время говорит о дефиците любви в человеческих отношениях нынешнего времени. Психологические знания, таким образом, становятся подменой собственного опыта любви.)
Проблема познания человека аналогична религиозной проблеме познания Бога. В конвенциональной западной теологии делалась попытка познать Бога посредством мысли, рассуждая о Боге. В мистицизме, который представляет собой последовательный результат монотеизма (как я попытаюсь показать позднее), попытка познать Бога посредством мысли была отвергнута и заменена переживанием единства с Богом, в котором не оставалось больше места — и необходимости — для абстрактных рассуждений.
Переживание единства с другим человеком, или — в плане религиозном — с Богом, не есть актом иррациональным. Напротив, как отмечал А. Швейцер, это следствие реализма, причем наиболее смелое и радикальное, так как вытекает из убеждения: мы никогда не "рассудим" сущность человека как универсума, но мы все же можем проникнуть в нее благодаря любви.