Искусство любить

В матриархальном отношении я люблю Бога как всеобъемлющую мать. Я верю в ее любовь, верю, что, как бы я ни был беден и бессилен, как бы я ни грешил, она будет меня любить…

Это различие между материнским и отцовским аспектами любви к Богу является, впрочем, лишь одним фактором, определяющим природу такой любви; другим фактором является степень зрелости индивида, а тем самым характер его отношения к Богу и глубина его любви к Нему.

Поскольку эволюция человеческой расы привела к переструктурированию общества и переходу от «материнских» религий к «отцовским», мы можем проследить развитие зрелой любви по большей части в ходе становления патриархальной религии[15]. В начале такого развития мы обнаруживаем фигуру деспотичного и ревнивого Бога, который рассматривает созданного им человека как свою собственность и считает себя вправе делать с ним все, что угодно. Это та фаза религии, на которой Бог изгоняет человека из рая, чтобы тот не вкусил от древа познания добра и зла и таким образом не стал сам Богом; это та фаза, на которой Бог решает смыть человечество потопом, потому что ни один человек ему не мил, за исключением любимого сына Ноя; это та фаза, на которой Бог требует затем от Авраама, чтобы тот убил своего единственного любимого сына Исаака в доказательство своего абсолютного повиновения Богу Однако одновременно начинается и новая фаза: Бог заключает завет с Ноем и обещает никогда больше не уничтожать человечество, завет, которым связан теперь сам. Бог связан не только своим обещанием, но и собственным принципом справедливости и на этом основании должен удовлетворить требование Авраама пощадить Содом, если там найдется хотя бы десять праведников. Однако завет означает нечто большее, чем превращение Бога из деспотичного племенного вождя в любящего отца, связанного установленными им самим принципами; развитие идет в направлении превращения Бога из фигуры отца в символ его принципов – справедливости, истины и любви. Бог и есть истина, Бог и есть справедливость. Бог перестает быть личностью, человеком, отцом; он становится символом принципа единства, лежащего за многообразием феноменов, образом некоего цветка, который произрастает из духовного семени внутри человека. Бог не может иметь имени. Имя всегда обозначает вещь или личность – нечто конечное. Как может Бог иметь имя, не будучи ни личностью, ни вещью?

Самый показательный пример этого изменения заключен в библейской истории откровения Бога Моисею. Когда Моисей говорит ему, что евреи не поверят в то, что его послал Бог, если он не сможет назвать им имя Бога (как могли бы идолопоклонники воспринять безымянного Бога, если самая суть идола – обладание именем?!), Бог идет на уступку. Он говорит Моисею, что его имя Сущий: «Я есмь Сущий». «Сущий» означает, что Бог бесконечен, он не личность и не «существо». Наиболее адекватный перевод был бы таким: скажи им, что мое имя – Безымянный. Запрет на изготовление изображений Бога, на произнесение его имени всуе, а со временем вообще на произнесение его имени, преследует ту же цель, что и освобождение человека от представления о Боге как об отце, как о личности. Последующее развитие теологии привело к идее о том, что о Боге невозможно даже что-либо утверждать. Сказать о Боге, что он мудр, добр, всемогущ, благ, – значит снова предполагать, что он личность; самое большее, что можно сделать, – это сказать, чем Бог не является, найти отрицательные определения, констатировать, что он не имеет границ, не недобр, не несправедлив.

Чем больше я накапливаю знаний о том, что не есть Бог, тем больше приближаюсь к пониманию того, что есть Бог[16].

Последовательное развитие идеи монотеизма и ее следствий может привести только к одному заключению: не следует вообще упоминать имя Бога, не следует говорить о Боге. Тогда Бог становится тем, чем он потенциально и является в монотеистической теологии – безымянным Единым, совершенно невыразимым, свидетельствующим о единстве универсума и лежащим в основе всего сущего; Бог становится истиной, любовью, справедливостью. Бог – это я, в той мере, в какой я – человек.