Заночевав в каморке, он долго колебался, что предпочесть: примириться с Терцией либо наказать её ледяным молчанием. Осталось неизвестным, что он выбрал, ибо служанка принесла ему записку госпожи: «Сегодня не приходи. Я нездорова.» Девчонка подтвердила, что госпожа не встаёт с постели, и убежала. Он огорчился; пустой день впереди показался слишком длинным .Вечером он всё-таки навестил свою любезную, чтобы справиться о здоровье, однако привратник не впустил его в дом. Оскорблённый, он стоял у двери, не зная, на что решиться.
« Слушай, привратник, позорной прикованный цепью,
Выдвинь засов, отвори эту противную дверь!
Вспомни: когда ты дрожал, без туники плетей ожидая,
Я ведь тебя защитил пред твоей госпожой.
Долг возврати! Вижу, ты сам проявить признательность рад.
Многого я не прошу. Проход лишь узенький сделай,
Чтобы я боком пролез в полуоткрытую щель.
Нет, ты не слушаешь просьб. Ты сам деревянный, привратник!
Стала уж мокрою дверь, столько я выплакал слёз.»
– Так вот, не уйду же! – решил он. – Она сейчас не одна , это ясно. Я уличу её, поймаю на месте, и пусть ей будет стыдно!
Время тянулось медленно. Он ждал под дверью, страдая, ужасаясь своему унижению, и… сочиняя стихи. Дверь отворилась лишь через несколько часов, и упрямец увидел довольного бравого вояку, покидавшего дом.
« Как же тут верить богам?! Она неверна, изменила!
В верности, помню, мне жизнью клялась!
Боги! Она оскорбила вас, клятву нарушив,
Так почему же страдание мне одному?
Видел я, как из дверей выходит любовник.
Хуже того, он с ухмылкой заметил меня.
Злому врагу моему пожелал бы я столько стыда!
Боги, изменницу вы покарайте!
Милая! Как же в объятьях его ты сжимала?
Как позволяла ласкать себя грубым рукам?
Он же вояка, он хвастать, пожалуй, начнёт,
Сколько невинных людей он без счёту зарезал.
Я же ,Феба и Муз чистейших служитель,
Плача у запертой двери, слагаю стихи.»
Напе, запирая за гостем, злорадно крикнула:
– Ты потерял госпожу навсегда! На этот раз она влюбилась не на шутку, а о тебе слышать не хочет.
Через несколько дней Терция сжалилась и разрешила Назону придти. Нечёсаная и заспанная, но всё равно хорошенькая, она лежала на постели; когда он вошёл в спальню, служанки готовились умыть госпожу. Не дослушав его упрёки, она зевнула:
– Напрасно ты выходишь из себя. Ничего не было. Сегодня я спала одна. Напе, подтверди.
Он опешил.
– Но я видел на днях своими глазами, как из твоего дома выходил незнакомый мужчина.
– Ты кому предпочитаешь верить, своим глазам или моим словам? В доме полно служанок. Как ни запрещай, а которая-нибудь обязательно приведёт дружка.
Напе при этих словах скорчила уморительную рожу, однако он предпочёл поверить своим ушам, а не глазам.
– Значит, ты ещё меня любишь, жизнь моя?
Довольно ухмыльнувшись, она протянула ему руку, которую он покрыл благодарными поцелуями. Спустив из-под одеяла босые ноги, Терция начала болтать ими; тогда он сел на пол, и пока служанки занимались омовением госпожи, ласкал каждый пальчик её маленькой ступни. Был или не был верзила-вояка? Любимая утверждает, что нет, – и, значит, надо верить.
Днём они гуляли на Марсовом поле, и укрощённый любовник нёс по привычке зонтик над головой Терции, пока она обходила лавки, смотрела на уличных мимов, болтала с гадалкой, а, главное, красовалась, так что молодые мужчины шеи себе сворачивали, оглядываясь на неё.
– Глядите, Коринна и Назон! – звучало вокруг.
Из ревности он решил не отлучаться от Терции ни на шаг. Однако иногда всё же приходилось расставаться.Так, Макр сообщил, что будет читать у Мессалы новую главу поэмы, и Назон явился послушать декламацию приятеля. Поэты, наполнявшие обычно портик храма Аполлона, здесь не присутствовали: вход в знатный дом им был закрыт. Не было и Тутикана, уехавшего на воды. У Мессалы собралось множество нарядных женщин и их спутников в торжественных тогах. Присев в стороне, Назон слушал вполуха Макра, опасливо оглядывая зал : здесь могла оказаться Понтия. Вместо Понтии он увидел Сульпицию, явно желавшую с ним заговорить. Он никак не мог понять, чего хочется этой женщине, не знал, как себя с нею держать, и вовсе не жаждал общения.
Разговора всё-таки не удалось избежать. Подсев к нему, она сказала:
– Правда ли, что под именем Коринны скрывается Понтия? Во всяком случае, она это утверждает.
Вспомнив, что героиней одной из его элегий действительно стала Понтия, он смутился, покраснел, но всё-таки нашёл силы для отрицания, пустившись в туманные рассуждения о собирательном женском образе в своих стихах.
– Брось ты эти песенки про Коринну, – распорядилась Сульпиция. – Всё равно, с Проперцием тебе не сравняться.
Назон обиделся. Как так? Он уже превзошёл Проперция. Насупившись, он строго сообщил:
– Я задумал научный труд, госпожа, но пока не подобрал подходящего названия. – Он лгал, название уже было придумано: труд, точнее, учебник, будет называться «Искусство любви», но Сульпиции это знать необязательно.
– В таком случае ты должен посетить меня, – сменила гнев на милость матрона. – В моём доме собираются учёные люди.