Искусство наследования секретов

Но огромные окна пропускали внутрь много света даже сквозь накопленную за десятки лет пыль. Под чехлом горбилась громадная уродливая плита бирюзового цвета.

– Да это же шведская плита-печка AGA! – воскликнула Ребекка, проведя пальцами по слою пыли. – Самая дорогая модель в свое время! Интересно, она в рабочем состоянии? Мне как-то довелось писать статью о британских плитах.

– Не уверена, что они могут выйти из строя…

– В детстве мы часто пробирались сюда и играли, – сказал Самир. – И подначивали друг друга – кто отважится пройти по дому в одиночку как можно дальше.

– Здесь не так уж и страшно, – заметила я. – Я ожидала худшего.

– Не спешите с выводами, – взмахнул рукой Самир, позвав нас за собой.

Пробравшись по хаотичному лабиринту из коробок, мы вышли в более парадную буфетную, заставленную сервантами и шкафами с полками. Мне захотелось заглянуть в них, посмотреть, не осталась ли посуда, из которой могла есть моя мама, или какая-нибудь красивая, старинная утварь. Но я подавила это желание и последовала за Самиром в другую комнату.

– А здесь, и правда, жутковато, – призналась я.

Окна комнаты оплетали лианы дикого винограда. Многие заползли сквозь разбитые стекла внутрь, придав интерьеру зеленоватый оттенок. Обеденный стол с шестнадцатью или двадцатью стульями усеивали куски отвалившегося гипса и штукатурки. Еще больше мусора было на полу. Вспучившиеся и отклеившиеся полотна обоев свисали вниз затейливыми сталактитами. По одной стене и половине потолка расползалось огромное черное пятно. А на другой стене я заметила более светлый прямоугольник.

– И где же та картина? Тут был чей-то портрет?

– Не знаю, – засунув руки в карманы своего худи, вывернул нижнюю губу Самир. – В одной из спален наверху есть несколько картин, но это не портреты. Что-то фантастическое.

Я сразу же вспомнила мамино творчество:

– На них изображен лес?

Самир обернулся и посмотрел на меня:

– Нет. Сады и всякое такое.

– Мышь! – взвизгнула за моею спиною Ребекка и стрелой помчалась к выходу.

Я огляделась по сторонам. Но если мышь и была где-то, то со страху уже убежала. Я покачала головой, и Самир провел меня через кучу мусора на пороге в следующую комнату. Похоже, она служила гостиной. Деревянная филенчатая дверь висела – перекошенная – под углом на нижних петлях. Высокие окна до потолка почти полностью оплетали растения.

– Взгляните на это, – указал Самир на цветущую белую розу, светившуюся, как маленький ночник в темноте. – Должно быть, здесь теплее, чем снаружи.

– Волей-неволей вспомнишь «Красавицу и чудовище», – хмыкнула я и, не удержавшись, подошла понюхать розу. – Дом под вековым проклятием…

– И что потребовалось, чтобы его снять? То проклятие?

– Чудовище научилось любить и сумело добиться ответной любви, – наклонив к розе голову, я приятно удивилась ее нежному лимонному аромату.

– Да-да. Женщинам всегда нравятся брутальные, грубые и примитивные типы.

Пристроившись сбоку от Самира, я улыбнулась:

– А вы себя к этой категории не относите?

– Нет, – вздохнул парень.

– Не теряйте надежды. Женщины в конечном итоге понимают, что брутальные грубияны – всего лишь примитивные животные.

– Да? – приподнял густую бровь Самир.

– Ну…

– Буду иметь в виду, – он снова подал мне руку, чтобы помочь перелезть через сгнившую оттоманку. – Вы как? Не устали?

– Все нормально. Ведите дальше.

– Это лучшая часть дома, – замер у дверного проема Самир; его глаза лукаво сверкнули: – Готовы?

– Да.

Самир надавил плечом на дверь, довольно сильно, и она нехотя, со стоном, но поддалась. В воздух взлетело облако пыли. Мы нырнули в просторный холл с широкой резной лестницей. Комнату заливал свет.

– Ух ты! – пройдя в самый центр, я вскинула глаза вверх.

Помещение было огромным, высотою в три этажа. И каждый дюйм был отделан резными квадратиками золотистого дерева. Они искрились и переливались на свету, проникавшем внутрь сквозь громадные витражные окна, состоявшие из трех широких арок, в которых были запечатлены святые, творившие чудеса. Я знала, что особенностью ранних витражей было преобладание ярко-красных и чистых голубых цветов. Ни одно стеклышко не было разбито. Я прижала к груди кулачок:

– Это, должно быть, одиннадцатый или двенадцатый век. Как такое могло сохраниться?

– Невероятно, да? – Самир тоже смотрел вверх; его черные волосы падали назад, открывая высокие, четко выраженные, крепкие скулы и точеную линию подбородка. – Говорят, что эти витражи из аббатства.

– А где располагалось аббатство?

– Чуть южнее. Сейчас оно в руинах. А основано было, опять же по преданию, на месте древнего языческого капища. Там есть источник, и местные ведьмы разбили там огород и выращивали лекарственные растения.

– Правда? – рассмеялась я.

– Правда, – кивнул Самир. – Этот огород существует со времен Средневековья. Там собрано множество видов полезных растений и целебных трав. Это один из лучших «аптекарских огородов» в стране.