Искусство наследования секретов

– Ну, а как же! Нужно ведь придать шоу драматизма!

Я улыбнулась.

– На самом деле, это все очень волнительно. Видеть, что мы могли бы тут сделать, как все отреставрировать и обустроить.

– А Гортензия уже видела план реконструкции?

– Первый этап, и больше пока ничего, – ухмыльнулась я. – Меня уже проинформировали. Она из тех людей, кто способен потрепать нервы и нагнать страха.

– Ты многого боишься, как я погляжу.

– Я? Вовсе нет!

– Боишься, боишься. Гортензию, находиться в усадьбе одна, моей матери. Ты боялась ехать на прием к графу.

– Просто все как-то… ненадежно, зыбко в последнее время.

– Нельзя переплыть море, просто стоя и глядя на воду, – сказал Самир.

– Это цитата?

– Да, – кивнул он. – Рабиндранат Тагор. Он – великий писатель. Тебе стоит его почитать.

– Тогда тебе придется мне сказать, с чего начать.

– Скажу, – склонил голову набок Самир. – Тагор – один из лучших писателей Индии. Он писал и пьесы, и стихи. Невероятно прочувствованные, колоритные.

Я кивнула, глубоко вдохнула и посмотрела на второй этаж.

– Пойдем по главной лестнице, как поднималась твоя мать.

На лестнице тоже ничего не изменилось, хотя и она стала чище.

– Интересно, а где теперь коты?

– Они умные. Скорее всего, прячутся, пока здесь работают люди.

– Возможно.

Поднявшись наверх, мы повернули к комнате Виолетты.

– Обожди, – остановила я Самира. – Мне хочется посмотреть на последствия обрушения внутри.

Он последовал за мной по коридору к галерее. И, перегнувшись через перила, мы обвели глазами бальный зал. Он и до обрушения крыши находился в плачевном состоянии. Так что особой разницы я не заметила. Разве что на полу высилась груда обломков.

– А где сегодня рабочие? – спросил Самир.

– Они не могут продолжать работы, пока не будет готов отчет о вскрытии.

– А-а. Значит, нам не следовало сюда проникать?

– Я всего лишь ищу бабушкины вещи, – заявила я, прекрасно сознавая, что не должна была этого делать. – Семейные реликвии, булавки, которые можно продать на eBay.

– Ну, раз ты уверена в своем решении, пошли дальше, – хмыкнул Самир.

Мы пошли дальше по коридору. Как ни странно, но он стал светлее.

– Как воспринял известие об останках твой отец?

– Внешне стоически. Но, по-моему, он сильно переживает. Отец всегда винил себя за то, что не защитил, не уберег свою младшую сестру.

– Да, ему, должно быть, очень тяжело.

Я толкнула дверь в комнату Виолетты, и нас окатила волна прохладного воздуха.

– Тут что – окно открыто?

Самир быстро пересек комнату и раздвинул тяжелые портьеры. Окно не было открыто; оно было разбито. Осколки стекла усеивали пол.

– Похоже, у кого-то очень меткая рука, – Самир поднял с пола здоровенный камень. – Наверное, мальчишки.

Я вспомнила подростков, куривших у бакалейного магазина:

– Вряд ли им здесь интересно ошиваться.

– Тоже верно, – Самир ногой отгреб битое стекло к стене. – Тебе надо пригласить сюда специалиста, чтобы он составил опись всех картин, а потом перевезти их в более безопасное место. Уверен, тут есть ценные работы.

– Джокаста сказала, что одна из картин работы Энгра.

– Ладно, с чего думаешь начать?

Сжав губы, я повернулась кругом.

– Когда мама устраивала мне эти головоломки с поиском сокровищ, она прибегала к загадкам, каламбурам, шуткам, – я не спеша оглядела картины, рисунки, кровать.

Потом подошла к туалетному столику и, поочередно поднимая пустые флакончики из-под духов, принюхалась к каждому.

– Я хочу забрать с собой флакончики «Лалик». Нам следовало захватить с собой пакет, куда бы можно было все сложить.

– Думаю, мы найдем здесь какую-нибудь сумку или мешок, – Самир открыл шкаф, в котором висели изветшалые наряды Виолетты из индийских шелков, о которых мне рассказывала Элен. Сердце кольнула боль: как же долго провисели они здесь, не замеченные.

– Бабушка умерла за несколько лет от отъезда из Розмера мамы, но эта комната осталась нетронутой. Такой, как была при Виолетте. Почему? – нахмурилась я. И снова окинула взглядом картины. – Мамочка, что ты хотела, чтобы я увидела?

Мне ничего не бросилось в глаза. Если эти картины и оказали влияние на мамино творчество, я проследить его не смогла. Экзотические пейзажи и портреты – одни маленькие, другие огромные – ничем не походили на мамины работы. На одной из картин белый персидский кот сидел на коленях у дородного султана в башмаках с загнутыми вверх мысками. На другой был изображен гарем, еще на одной – тигр. Взгляд задержался на зеленой плантации, и я шагнула поближе к этой картине. «Может, это та самая плантация, где родилась Виолетта? То место, которое она была вынуждена покинуть?» – подумалось мне.

– Почему она не покинула Розмер, раз так сильно любила Индию? – вслух озадачилась я.

Пейзаж на картине выглядел необыкновенно привлекательным, даже манящим: в таинственной дали за домом возвышались голубовато-зеленые холмы; на их фоне чайные кустики казались словно вытравленными на поверхности полотна.

– Из чувства долга? – предположил Самир. – А, возможно, она усмотрела в провозглашении Индией независимости зловещее предостережение. Когда она уехала оттуда?