Искусство оскорблять

Судя по воспоминаниям академика Э. А. Асратяна, И. Павлов даже выразил желание ознакомиться с биографией философа, чтобы понять, «на каком этапе жизни и в результате какого несчастного случая» произошли, по его мнению, «трагические изменения рассудка» философа.

«Чтобы удовлетворить его желание я принес ему из дома свой экземпляр книги Куно Фишера о Гегеле. Через несколько дней он сказал, что это не та книга, которая ему нужна. “В ней описана не жизнь Гегеля со всеми характерными особенностями его личности, а возникновение, развитие и сущность его сумасбродных мыслей и идей”».[73]

Раздражение И. П. Павлова легко понять, в сочинениях Гегеля он прежде всего увидел выводы, базирующиеся на крайне примитивных представлениях об обсуждаемом вопросе.

Павлову было сложно понять, как может взрослый вменяемый человек, вторгшись в область одной из самых сложных наук и не имея об этой науке никаких самостоятельных представлений, столь напыщенно и категорично предлагать решение ее основного вопроса.

Как мы помним, щелчки по носам философов — это давняя традиция физиологии.

Сумрачный Клод Бернар писал:

«Экспериментальная физиология не имеет надобности обращаться к какой бы то ни было философской системе… Открытия делаются без помощи философии. И теории создаются тоже без нее… В настоящее время физиология стала точной наукой. Она должна освободиться от философских и теологических теорий, которые так долго примешивались к ней… Мы — наблюдатели фактов без всякой предвзятой систематической идеи».

Тот же Бернар в своей записной книжке называл Канта, Гегеля и Шеллинга «пустышками».[74]

Чуть позже высказался и исследователь физиологии вселенной:

«Я убежден, что философы оказали пагубное влияние на развитие научной мысли, перенеся некоторые фундаментальные понятия из области опыта, где они находились под нашим контролем в эмпиреи априорности… Философские предубеждения мешают правильной интерпретации фактов даже ученым со смелым мышлением и тонкой интуицией».

На XIV Мадридском конгрессе прозвучала первая речь Павлова о принципах высшей нервной деятельности.

«Мадридская речь И. П. Павлова в этом смысле представляет собой образец прямолинейности и смелости великого ученого. Он не побоялся смело отказаться от бесполезной аппеляции к психическому, которая на протяжении многих лет не дала заметного сдвига в изучении механизмов нервной деятельности».

Анохин П. К. 1949

Эта речь была всего лишь прологом, первым приближением к теории условных рефлексов, но и по ней было ясно, что в лице Павлова метафизике придется иметь дело с ласковым, но безжалостным и могучим врагом.

Именно в Мадридской речи уже заметно, что Павлов понимает необходимость очищения науки о мозге от загрязнений, привнесенных в нее психологией и философией.

Примерно в это же время Павлов принимает и ряд жестких организационных решений. Он расстается с теми учениками, «что стояли на позициях толкования умственной работы с позиций психологии».[75]

Впрочем, Павлову требовалось время.

И немало.

Для того, чтобы теория условных рефлексов оформилась, доказалась и нанесла бы свой удар по основным принципам метафизики, требовалось еще не менее десяти лет.

Отметим, что для развертывания широкой естественнонаучной трактовки мышления, ситуация была чрезвычайно не благоприятной.

Помимо триумфа спиритизма и оккультизма, Европа переживала второе пришествие гегелевской мистики.

Нашедший в ней ответы на свои вопросы, тогдашний бог физиологии Чарльз Скотт Шеррингтон холодно заметил Павлову:

«Ваши условные рефлексы в Англии едва ли будут иметь успех, потому что они пахнут материализмом».