Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы

Ключевым для сборки этого образа оказывается слово «идея». Желание «стать идейными» прежде всего отсылает к риторике «Воскресных» собраний — статья Зинаиды Гиппиус, осуждающая «отсутствие общих идей», «отталкивание, до презрительного трепета от самого слова — „идеология“» [178], опубликована в первом же номере «Нового дома». Риторика «идейности», позволяющая почувствовать собственную причастность философским, теологическим, политическим практикам и отложить нерешенные вопросы о том, как теперь следует действовать в литературном пространстве, охотно включается в монолог «молодого литератора». Тем более что при этом возникает возможность апеллировать к уже сформировавшемуся за пределами института литературы образу «молодого эмигрантского поколения» — к стратегии «младоевразийцев». Юрий Терапиано восклицает: «Даже евразийцы поняли, что будущее пойдет по линии не только политического, но непременно религиозно-общественного движения; что необходимо проявить волю к осознанию миссии русского народа и понять, что мы не мертвецы и не беженцы <…>. Почти все наши журналы и газеты издаются политическими группами. Литература и отделы статей — почетный привесок — в журналах; в газетах — и того хуже. <…> Нет объединяющего духовного стержня, нет единства устремления. <…> Старшее — в смысле последовательной смены течений, и самое новое поколения нашли между собой точки соприкосновения, тогда как среднее — последователи вещности и формализма выпали из игры. <…> Сближение произошло во имя духа и личности, во имя начала идейности, в свое время полностью или частично отвергнутых представителями поколений предшествовавших» [179]. Так или иначе «новые» журналы предлагают не столько конструкцию и даже не столько идеологию «молодого литературного поколения», сколько «идею» о том, что это поколение может и должно возникнуть. «Молодое поколение» предстает как еще нереализованный, неясный проект, однако, несомненно, как проект оптимистический: «Исповедуя оптимизм как мировоззрение <…>, мы счастливы в нынешних трудных условиях» [180].

В то же время на страницах «Нового дома» и «Нового корабля» отрабатываются особые стратегии самопрезентации — начинающий литератор заявляет о своей эмигрантской идентичности и не отделяет себя от «нынешних трудных условий»: «Живя на чужбине и не забывая России, мы, однако, не тоскуем по ее „березкам“ и „ручейкам“. Она с нами, она в нас самих… Но и Европа — старая сокровищница мировой духовности дорога нам» [181]. «Трудные условия», включенные в структуру идентичности, диктуют два способа говорить о себе (отчасти противоположных, отчасти пересекающихся). Во-первых — выстраивание образа «я» (или «мы») через фигуры самооправдания: «Часто жалуются на отсутствие „голосов из публики“, указывают, что нет признаков грядущей „смены“, хотя бы из поколения тридцатилетних. Но молчание — еще не означает отсутствия жизни. Мы стали скупее на слова, суровее… Молодежь учится в условиях крайне тяжелых, но учится упорно» [182]. Второй способ — связать образ «мы» с безусловно позитивным, хотя и «трагическим», «героическим», образом эмиграции. Так, Николай Фрейденштейн (кажется, это единственная его публикация, подписанная настоящим именем, — более известен псевдоним «Юрий Фельзен») завершает статью об эмигрантском происхождении романтизма жизнеутверждающей кодой: «В теперешних условиях предпосылки те же. Буду надеяться, что эта параллель — символ» [183].

Обе стратегии привлекают внимание «старших наставников», далеко не уверенных в возможности литературы в эмиграции, однако же убежденных в особой миссии такой литературы. Литераторы-дебютанты, готовые определять себя в этом диапазоне, охотно распознаются в качестве долгожданной смены. «Особых „достижений“ от них никто не ждет», — замечает Адамович о «молодых» эмигрантских литераторах [184]; «Принято говорить, что с эмиграции многое спросится» [185], — подчеркивает он же.

Второй, условно говоря, «позитивной» стратегии самопрезентации следует Нина Берберова, когда, выступая от имени «литературной молодежи» на одном из первых заседаний «Зеленой лампы», превращает приверженность «нынешним условиям» во вполне убедительную программу письма: