Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы

В этой истории агрессивной асоциальное™, интенсивного сопротивления непобедимым обстоятельствам собственно литературность приобретает особые очертания. Оппозиция «содержание-форма» здесь становится особенно значимой. Изощренная «форма» в данном случае столь же неприемлема, как и формализация отношений в «товарищеском» литературном сообществе, как любая оформленность вообще. «Новое содержание», лишенное «новой формы», размывается до «вечных тем», удерживается на высоте «главных вопросов» и на глубине «внутренних проблем личности». Через призму мессианской риторики такое «экзистенциальное внедрение в личность, в самые глубокие ее извивы, самое сокровенное и скрытое, в последние ее вопрошания, стенания и метафизическое отчаяние» выглядит как «исполнение эмигрантского задания своей литературе: стать существенным дополнением и коррективом к искусству метрополии, к тому, чего в нем не было или было недостаточно»[143].

Конечно, исследования, опубликованные в постсоветской России, оказываются более восприимчивы и менее критичны к мифологии «незамеченного поколения». Литература, вытесненная в идеализированное пространство «русского зарубежья», в самом деле может вселять надежду на восполнение недостачи, защиту от метафизического зла и смутного времени и вообще преодоление кризисных ситуаций, так или иначе связанных с «рубежностью». В то же время вполне можно говорить о некоем образе, объединяющем самые разные исследовательские традиции. Это образ существовавшей, реализовавшейся и одновременно несуществовавшей, исчезнувшей, никем не замеченной литературы. На наш взгляд, именно проблема существования здесь является ключевой.

«Молодая литература», с одной стороны, позволяет выстроить сюжет смены литературных поколений и, следовательно, оправдывает существование истории эмигрантской литературы в целом. С другой стороны, этот сюжет не только оказывается странным и уникальным, но и с трудом поддается описанию, он алогичен, местами невыразим и, более того, легко выходит за пределы литературности. Такое ощущение сбоя, разрушения литературной истории и поддерживает репутацию поколения, наделенного особой миссией: «Изгнанничество обострило поиски самопознания и самоопределения. Традиционный для русской литературы спор „отцов“ и „детей“, конкретные проблемы существования данного литературного поколения в данных исторических условиях переплелись с общими, „вечными“ вопросами, встающими перед любым писателем. Реальным итогом разрешения этих проблем явилось само творчество эмигрантских писателей предвоенного поколения, значение которого определяется присутствием его в общем потоке русской литературы XX века»[144]. Иными словами, эта литература, охотно описывающаяся в категориях значимости, значима постольку, поскольку она «присутствует».

ГЛАВА 2 Трагедия незамеченности: сюжеты и роли

Каждому из нас случается, вероятно, думать о таинственном собирательном лице, по имени «будущий историк». Что скажет «будущий историк» о нашем времени, кого возвеличит, кого осудит? В частности, что скажет он о русской эмиграции, как оценит ее заслуги и ее ошибки? Лет через сто или хотя бы пятьдесят, признает ли он, что от эмигрантской литературы кое-что должно бы навсегда остаться?

Георгий Адамович, «Сомнения и надежды»[145]