Искусство проклинать (СИ)

— Молчать, я сказала! У вас есть выход — и только один! Повторяйте за мной всё, что я буду говорить.

Я произнесла первые слова Отречения от скверны, по-гречески, и несколько голосов повторили.

— Нет, нет, не смейте, — закричал Иван, выбегая вперёд.

И я снова выстрелила, уже прицелившись. В него я попала крепко, без сомнения. Он зажал рану на груди обеими руками, и свалился. Толпа бросилась врассыпную, поднимая топот. Но Витька и Ашот, а за ними Ильяс, уже заняли свои позиции. На стоянке горели взорвавшиеся машины. Кажется, кто-то из сбежавших вырвался на перешеек, потому что небо над головами прорезала короткая очередь трассирующих пуль. Это Рустам…

Я повысила голос: Повторяйте! Спасайте же себя, идиоты! Вы ещё можете себя спасти! Говорите вслед за мной!

Я снова сказала слово. На этот раз хор был дружнее. Я сказала следующее слово, потом ещё, отыскивая Митрофана глазами. Ему Отречение не поможет, даже если бы и повторял. Но он молчал. Знал, что к Богу его не отпустят.

Аста, воспользовавшись заминкой, вдруг разбежалась, и полетела, не касаясь земли. Она летела ко мне, распластавшись в воздухе, раскинув руки, и длинные чёрные волосы змеились по сторонам страшного, с оскаленной пастью, безжизненного лица. Я внутренне содрогнулась под взглядом люминесцентно-белых, выкаченных глаз, и отступила на шаг, усиливая точку опоры. Я точно высчитала время, и, когда эти глаза, приказывающие, умоляющие, притягивающие… оказались в полутора метрах от меня, с усилием разгоняя туман в голове, выкинула вперёд руку с Алексо.

Кулак ушёл в её голову насквозь, с мерзким сосущим звуком, и она лопнула, обдавая меня зловонными брызгами. Я упала на бок, успев плотно сомкнуть веки, и лицо обожгло. Кое-как обтеревшись рукавом, я вскочила. Жирное тело без головы содрогалось и корчилось возле моих ног, распадаясь, растекаясь по земле, испаряясь и выжигая траву. Я попятилась и инстинктивно прижала Алексо к щеке, жжение прекратилось.

— Спасибо, родной…

Что там, на поляне? Основная толпа, слава Богу, разбежалась под укрытие кустов или жалась у костра, прикрываясь, чем придётся, но драка всё-таки началась. Хрупкий Лев Борисыч рядом со мной отбивался, как настоящий лев, обложенный шакалами, выкидывая руку с электрошокером, и заслоняясь толстым ореховым суком. Орех — это хорошо, нечисть его не любит. Витька дрался ногами, так ловко, красиво и точно, что за него не стоило беспокоиться.

Я била свинчаткой, надетой на кисть левой руки, а правой стреляла по ногам тех, кто рвался к шефу и Ашоту, стоявшими спина к спине. Злость начинала накатывать волнами, и я еле сдерживалась в подходящем диапазоне — умеренно горячем. И-и-и раз — в нос! Ушёл. Промазала… В ухо тоже больно… Не берёт? Тогда — на, в горло… Готов… Этот лишний — выстрел в бедро. Отпал… Этому — только по лбу. Правой замахиваемся… Левой — на… Всё…Готов!

А мы, оказывается, с опытом? Привыкли девочек бить? Открытой ладонью и в лицо… Нет уж… Хорошо, попрыгай… Отскочим… Любишь руки вытягивать? Больно, но не смертельно… Ещё разок…На! Ну вот, рука тебе теперь долго не пригодится… Локти нужно беречь, когда на кулаки надеешься… Я не боксёр, голубь, извини… Не протягивай руки… Свободен… Ещё выстрел… А ты полежи, браток, подумай…

— Ильяс, слева! Тина, сзади! — Конечно, Ашот совсем не драчун, и тем удивительнее его хладнокровие и стойкость. Он успевает отбиваться, и видит всё вокруг в этом столпотворении.

Алексо стучит в грудь, и я, оглянувшись, хватаю за руки окосевшую от ядзы мелкую ведьмочку, с длинным носом и растрепавшимися волосами. Она неожиданно сильная, верткая. Я тесню её к обломанному вязу, и толчком насаживаю спиной на обрубок, как на кол. Возле шефа с Ашотом, приходят в себя, и расползаются в стороны из кучи тел два бандита покрепче. Я снова вырубаю их пинками. Ильяс, стоя по колено среди поверженных врагов, крушит кости и челюсти налево и направо прикладом карабина, который некогда перезарядить.

Рядом вскрикивает Лев Борисыч, и я устремляюсь к нему, стряхивая на ходу двоих вопящих дурным голосом девиц, а за мной Витька.

Мы раскидываем человек пять, и тут гремит выстрел. Витька хватается за правое плечо рукой, между пальцами кровь. Я пускаю пулю прямо в лоб удачливому стрелку, и прижимаюсь к Витьке сбоку, а с другой стороны — взлохмаченный, исцарапанный и без очков, Лев Борисыч. Ильяс с оглушительным рёвом движется к нам, проделывая каждым взмахом рук, коридор в строю нападающих. Он создаёт мне необходимое пространство, и я спешно сую Витьке в рот таблетки, стягиваю рану.

— Кость задета, не маши правой… Это болеутоляющее и стимулирующее. Пуля ушла, крови будет много, но крупные сосуды целые. Если совсем плохо, встань за Ильяса… Ты как?

— Ничего, Тина, отобьёмся! — он умолкает, глядя мне за спину, и я, холодея, оборачиваюсь.

Примеченный мною негр, ростом чуть ниже Ильяса, стоит над обрывом, и, удерживая Ашота над пустотой, подзывает меня жестом. Я перестаю дышать, Алексо не отзывается.

— Ильяс, прикрой меня. Витёк, стреляй во всё, что движется! — Я иду.