Искусство проклинать [СИ]

Аста выходит вперёд с новой порцией топлива. Голос у неё низкий и сильный. Она вертит головой по сторонам, совершает обеими руками жесты, притягивающими что-то невидимое и совсем не лёгкое. Напрягается всем телом, как будто приняла большую тяжесть.

— Я слышу его, я его чувствую… Вот он идёт, могучий и прекрасный. Ответивший на наш призыв… Он здесь…

Мне некогда анализировать происходящее, но мысль о том, что эта упитанная дама в чёрных шелках является кем-то типа Целителя в этой шайке, всё же, успевает проскочить в уме. Если это неважно в настоящий момент — может пригодиться в будущем.

Снова что-то квакает Хорс, и дым становится едким. Я прикрываю нос платком, и делаю знак Бабе Сане. Док с Зойкой догадались сами: девчонка повязывает нижнюю часть лица шейной косынкой, а Док поднимает до глаз воротник свитера. Дышать, действительно тяжело и пред глазами начинает мельтешить.

Дым поднимается клубами и направляется в бассейн. Перетекает из чаши кадила с почти десятиметровой высоты, как вода, собираясь внизу сизым клубком. Потом сворачивается наподобие вихря, крутится, подхватывая травинки со дна. Воздух становится чище и я отнимаю от носа платок.

— О, мой учитель! Я ждал тебя! — восторженно выкрикивает Хорс, уродливо извиваясь всем телом: Я приготовил тебе подарок, достойный твоей славы. Сейчас мои рабы будут славить тебя, и принесут жертвы в твою честь.

Он кричит своим неприятно режущим слух голосом уже совершенно непонятное, и из отверстия, по которому в бассейн поступает вода, начинает просачиваться новая струйка дыма. Решётка на дыре дрожит, слетает, и они идут…

Чудовища и уроды всех цветов и конфигураций: люди, не похожие на людей, собаки, какие-то ползучие твари, один за другим появляются из трубы как в кошмарном сюрреалистическом сне, и арена начинает наполняться. Эти существа не напоминают ничего из ранее виденного. Я узнала среди них Ленку с иссиня-бледным испитым лицом и ртом, налитым кровью над четырьмя рядами острых акульих зубов: по два ряда в каждой челюсти. Ей составляет пару Санёк, у которого левая нога и правая рука поменялись местами, а вылупленные глаза почти висят на щеках с чёрными провалами щёк.

Ещё там был наш сапожник-алкаш, уволенный за прогулы, чёрный, как смоль, с обезглавленным торсом и головой под мышкой, два боевика Маго со свисающими до пола огромными руками, сплюснутая, как утюгом с обеих сторон, продавщица мороженого из центра, официант из Поплавка, с гниющим, сочащимся фиолетово-красной сукровицей лицом, насаженным задом наперёд, и ещё, ещё. Они шли и шли, выравниваясь, как на демонстрации, в ряды по шестеро, и, казалось, им не будет конца. Огромная, сопящая и хрюкающая, смердящая толпа голов в триста (язык отказывался называть их людьми), тащилась по кругу в центре бассейна, задрав кверху морды с белесыми, кровавыми, пустыми и вообще отсутствующими глазами.

Как они протискивались в сорокасантиметровый диаметр отверстия, я даже не задумывалась. Лицо заливал холодный пот, глаза слезились от ядовитых испарений. Баба Саня неслышно молилась в трех шагах от меня, не вставая с колен. У меня тоже уже подгибались ноги, но Алексо мягкими, горячими толчками поддерживал меня, не давая свалиться без сил.

— Вы пришли? — прогнусавил Хорс, задрав короткий тупой подбородок и подняв руки на уровень грудной клетки ладонями вверх.

— Мы пришли, Хозяин! — почти внятно, но не слишком дружно ответил ему снизу хор голосов.

— Вы послушны моей воле, и я вами доволен. Те немногие, что не явились на мой зов, тоже покорны мне, и нужны в другом месте. Запомните это! Они не пришли по моему разрешению! Так нужно мне!

— Мы помним, Господин! — с готовностью откликнулось три сотни глоток.

— Главное — покорность, и вы получите свою пищу. Я лучше всех знаю, что принесёт вам наслаждение!

— Мы покорны, Господин! Ты знаешь!

Весь этот мерзкий шёпот, хрип, клёкот, эти скрип и хлюпанье уже давили на перепонки, всё труднее становилось сосредоточиться. Господи, дай мне силы! Помоги, Боже, спаси и сохрани! Я сжала покрепче кулаки, начала ритмично дышать, согревая обмякшие мышцы.

— Покорность — ваша безопасность. Помните! — поучал Хорс свою фантасмагорическую паству…

Мягкий, глуховатый голос Дана, невидимого сверху, прозвучал как небесная песня.

— Он врёт!

Хорс вздрогнул, а его окружение зашумело, подалось к перилам. Я осторожно переместилась к щиту вдоль галереи. Дан стоял почти прямо под Хорсом: бледный, светлый и прекрасный, с пакетом в руках. Мне хорошо было видно сбоку его лицо, по-особенному чистое и ровное после всех этих мерзейших рож. Белая кожа делала его восковым, а золотые волосы напоминали в полумраке пламя свечи. Он стоял, как свеча, и даже, кажется, светился, сиял как свеча.

— Он врёт, потому что я тоже подложный. По его воле. Но, по своей собственной воле, я не подчиняюсь его приказам, и существую. Я есть сам по себе, и живу так, как хочу. Я свободен. Сказать, почему?

Мразь внизу заволновалась, пожирая его глазами, и выдохнула: Дааа-а-а-а!

— У меня есть пища! — Дан поднял над головой пакет.