Искусство проклинать [СИ]

Галия неглупая и скромная женщина, очень порядочная и аккуратная и на этом держатся наши служебно-экономические отношения, но ещё мы с ней дружим. Она работает на меня два дня в неделю по три часа, а в выходные приходит поболтать и что-нибудь готовит, если я хандрю. Я частенько подкидываю одежду для её старшей, Нины, и снабжаю мелочью пацанов. Бывает, отдаю что-нибудь из мебели, стиральную машину после покупки «Индезита», палас, шторы… Галия не считает это подачками, потому что знает, как я к ней отношусь и всё время старается «отблагодарить».

Она единственная, кто знает всё о моём детдомовском прошлом и замужестве и ещё много чего, но, совершенно уверена — ни с кем этого не обсуждает. Я рассказала ей о себе специально, чтобы хоть как-то психологически настроить на позитив. Галия была так подавлена, что хотела наложить на себя руки: отец её проклял, а братья поклялись убить. Я боролась с её несчастьями целый год и, всё же, выиграла.

Она собрала все силы, а у женщины силы всегда находятся даже в самой безвыходной ситуации, удержалась на краю, и теперь поддерживает меня во время депрессий, чисто дружески, конечно, если можно так сказать. Морально я сама себе доктор. Только два человека знают и принимают меня такой, какая я есть, и один из них — Галия. Для остальных я образцовая старая дева с холодным ясным умом и приятными манерами, интеллигентная, симпатичная, себе на уме.

Крест Дана очень понравился Галие и это меня не удивило. Он действительно необычайно хорош и вера тут не имеет первостепенного значения.

— Моё сердце радуется и плачет, — сказала она и я согласилась. Вещь совершенно уникальная как по замыслу, так и по исполнению. Древние лучше нас умели втиснуть полёт фантазии в рамки канонов.

Женщина, для которой этот крест создавался, просто не могла быть владычицей-самодуркой. Она была в чём-то похожа на меня, только гораздо лучше — добрей, романтичней, простодушней и милосердней. Как это в ней уживалось с непоколебимой верой — никто не знает, и не узнает уже никогда. Наверное, любовь тогда умела быть созидательной…

Я работала с резцами медленно не только для того, чтобы растянуть удовольствие, мне очень хотелось сделать всё точно, надёжно и тонко. Кажется, это удавалось. Эскизы для кубков я успела набросать к началу недели, но не видела, какие из них удостоились одобрения клиента. Ашот во время его визита возил меня к ЛеМонти, где появились новые тряпки. Маринка поехала с Львом Борисычем на другой день, после обеда, а я вместо неё принимала посетителей, которые меня порядочно утомили. Если понедельник — день тяжёлый, то и вторник, только слегка полегче и Дана я встретила в настроении взмыленной ведьмы.

Кажется, эта дурища выдала ему причину моих настроений прямым текстом, потому что вёл он себя предельно тихо, даже бережно и говорил приглушённым успокаивающим голосом.

Ну что ж, молодёжь у нас золотая, только оценить некому! Понимают друг друга как голуби — телепатически! Может они и дальше своркуются? Парочка будет — как в Голливуде!

Пришёл солидный клиент с табакеркой екатерининский времён и мы с Ашотом занялись его проблемами. Пока я ходила к сейфу за образцами янтаря, Дан успел испариться.

— Он через часик заглянет, Тина, — обронил Ашот, забирая янтарь. — Как раз шеф с Мариной вернутся. Хоздравати!

Когда Ашот говорит мне это слово, я всегда странным образом успокаиваюсь. Оно звучит как талисман. Я даже не знаю толком, что оно означает, кажется это по-армянски. Как-то я спросила и он сказал: «Так есть, и так будет всегда» — и я больше не спрашиваю. Есть, так есть, будет, так будет. Не очень-то утешительно, но из уст Ашота такой вывод умиротворяет. Раз всё так — приспособься и не ной, девочка. Средне-паршивая стабильность лучше, чем неведомое разнообразие.

Мы разобрались с табакеркой и заказчик ушёл, доверив её на попечении Ашота. Витька начал меня понемножку донимать.

— Что-то я не вижу твоего дежурного, Тайна! И когда ты успела от него избавиться? Не заметил! Ты его не в речку, случайно, скинула? Всплывёт где-нибудь к марту-месяцу!

Злиться на Витьку нельзя, он этого не заслуживает. Хороший, добродушный мужик, на которого всегда можно положиться. У него просто фантастическая работоспособность и балагурить он начинает только тогда, когда сильно вымотается, для поднятия боевого духа. Не поддержать его в такое время — настоящее свинство.

— Ви-и-и т-я-я! — укоризненно тяну я. — К какому марту? Река ещё не замёрзла. Завтра утречком и всплывёт где-нибудь за городом, ниже по течению. Жди, приедут! Свидетелем пойдёшь. Или соучастником. Тебе как больше нравится?

— И чего тебе надо, Тайна? Хороший парниша, из благородных. Плюнула бы на все свои высокие принципы, оттянулась бы по-людски. Даром же пропадаешь! — завёл Витька старую канитель.

— То есть как это даром? — я округляю глаза и укоризненно качаю головой, приговаривая томно, с придыханием героини-любовницы: А ты? Я же каждый день на тебя любуюсь, секс-символ ты наш! Вдохновляюсь. Ты же мой муз, Витя! Если бы не твой светлый образ, я бы молотка в руке не удержала!