Искусство проклинать [СИ]

Я отключила телефон, затемнила окна и оставила один маленький светильник в спальне. Весь следующий день мне снова пришлось упорно отбиваться от звонящих по телефону, а вечером соблюдать светомаскировку. Зато, мне даже удалось поспать и немного поесть. Под утро я решила собрать вещи Дана. Свитер ещё пах его телом. И майки тоже, да так ясно, что казалось, он совсем рядом. Я быстро, почти бегом, впихнула стопку одежды в шкаф, и забилась в кресло. Мне было холодно, обидно, горько, тошно… Не знаю, сколько я так сидела, скрючившись между подушек, сцепив зубы, и закрыв глаза. Когда мысли стали путаться и сплетаться в дремоту, зазвонил телефон.

Опять! Разбить бы его на кусочки! Я не хочу никого слышать! Не хочу! Меня здесь нет! Я ушла, исчезла, умерла, испарилась! Отстаньте от меня все! Оставьте меня в покое!

— Алло, Тинатин! Это я. Нам нужно увидеться. Ты сейчас дома? — прозвучал в трубке голос Дока.

— Нет, Док, сейчас я, как раз, ухожу. Часа на два. Позже созвонимся? — не слишком убедительно вру я и он об этом догадывается.

— Что-то мне не нравится твой голос. Как ты спишь?

— Как убитая. Как усталая. Как вымотанная. И у меня всё хорошо, Док, всё в порядке. Галия проводит со мной почти весь день. Я тебе позвоню.

Док настороженно молчит и я иду в наступление: И охота же тебе бросать в праздник семью! Док, ну ты-то… Ты же понимаешь, что я привычная, что я могу справиться с чем угодно? Что мне легче переживать некоторые вещи одной? Перетерпеть первый спазм, а потом взять себя в руки… Ты ведь всё про меня знаешь, Док… Сиди дома, прошу тебя!

— Я не дома, Тинатин, я в больнице. У нас тут снова чёрте что… Хотел вырваться к тебе ненадолго — в голосе Дока нет ни капли веры в мои слова, но я не даю ему продолжать разговор на эту тему.

— Ничего, позже увидимся, Док! Мне нужно в церковь. Давай завтра, Док, а? Я позвоню. Хорошо?

— Не очень-то хорошо, но делать нечего, завтра так завтра — ворчит он. Я облегчённо бросаю трубку.

К чёрту! Всё к черту! Сочувствие — одно из самых благородный стремлений на свете, да! Но никто, никогда и нигде не в силах разделить с человеком горе во всей его полноте! Никто не может проникнуться моей потерей до конца! И я не могу до самой глубины понять эту немыслимо страшную трагедию Дана! Мальчика больше нет! Такого чудесного, прекрасного, чистого и абсолютно необыкновенного мальчика! Его больше нет и никогда не будет! Бесполезно выть и плакать! Проклиная свою вину, своё неумение видеть вперёд…

Подумать только, он целых десять минут, СВОИХ ПОСЛЕДНИХ ДЕСЯТЬ МИНУТ, был один! Шёл по земле и я была недалеко, но занималась какими-то дурацкими хозяйственными делами, вместо того, чтобы висеть у него на руке и любоваться его изумительно живым лицом! Больше у мира не будет такого лица! Его никогда не будет! Дана — не будет, его нет…

Ночью я разделась и легла в постель как положено, после душа и вечернего чая из трав. Снилось непонятное: полулюди-полутени, звуки, голоса, цветы и птицы. Что-то мягко толкнуло в грудь, и я открыла глаза. Крестик на груди нагрелся и мягко скользнул вниз. Снежная крупа тихо билась в стекло, телефон молчал…

Одеяло не закрывает лица, лежать свободно… Что это? Я влезла ногами в шлёпанцы, накинула халат, спустилась вниз. Газ выключен, котёл гудит ровно, нигде не капает вода, свет не горит… Что там на лестнице? Я поёжилась, открыла входную дверь со второго этажа и оглядела сверху ступени и перила. В райке кто-то сидел на левом стуле, прикрытый вьющейся лианой. Я включила свет и заледенела сразу, с одного короткого вдоха. Это был Дан.

Он сидел на стуле из пластика цвета «слоновой кости» в чёрном, чуть широковатом костюме и белой рубашке, привезённых Васо из универмага на похороны, и его лицо и руки выделялись на окружающей цветовой гамме, чуть ли не светились призрачной голубоватой белизной.

Мне не пришло в голову, что это чья-то злобная шутка. Я не стала перебирать в уме вариантов чудовищного злодейского розыгрыша. Никаких муляжей, голограмм, преломления изображений, фотографий и прочих изобретений… ЭТО БЫЛ ДАН! Он шевельнулся, и поднял ко мне неподвижное, нереально бледное лицо с густыми тенями глазных впадин. Я снова коротко вздохнула и воздух упал внутрь ледяным комком.

— Дан…

Ноги отрывались от пола с трудом и не слушались. По ступеням их немного легче было переставлять вниз. Я шла в вечность. Или не шла совсем… Я не помню, как приблизилась к Дану. Он был почти неподвижен, с опущенной снова головой, стиснутыми пальцами, белый, как снег за окном… Я уже кричала, визжала про себя тонким, пронзительным, диким голосом, и чувствовала каждый заледеневший волосок на голове…