Искусство проклинать [СИ]

— Вы так много взяли у меня «на чай» после смерти моего дяди, Серафима Антоновна, что я до сих пор пью его через раз.

— Ну что ты говоришь, Тина, как можно… среди своих. Ты ведь получила эту квартиру. А у нас на четверых — трёхкомнатная, всего не хватает. У Валюшки, вот, брат женился, им так тесно… И что ты меня всё по имени-отчеству. Как чужая…

От обиды и волнения она начинает поскуливать, и Рекс отзывается снизу.

— Валюшкиному братцу купили дом в Заречье, а у ваших сыновей тоже есть квартиры, насколько я знаю. Всем хватило, Серафима Антоновна, и перестаньте ныть. Не вам ныть — не мне слушать.

— Купили, купили… Там работы — на тысячи! Ванечка сам заработал, а Виктор ссуду взял. А нас много… Тебе хорошо говорить, Тина, ты одна. Как сыр в масле катаешься.

— Я не одна.

— С этой старухой, что ли? — понизив голос усмехается тётя Сима: Да ладно, Тиночка, не смеши. Она тебе чужая…

Мне в голову вдруг приходит шальная мысль предъявить «родственницам» всех обитателей нашей квартиры. Конечно, я этого не сделаю, но как бы было здорово! Я не увидела бы их после этого лет десять.

Рекс, неуклюже переставляя ноги, наконец, одолел лестничный пролёт, и начинает подниматься по последним ступенькам. Тётя Сима замечает его в приоткрытую дверь.

— Ой, Тина, убери! Я с детства собак боюсь. А страшный-то какой… Господи! Настоящее чудовище. Оборотень какой-то.

Оборотней ты не видела, тётушка. А хорошо бы… Чтобы носа из дома не высовывала. Валюшка тоже волнуется. Забивается в угол, и низко, по-бабьи, охает.

— Спокойно, Рекс.

Я помогаю собаке подняться, и запускаю в коридор: Иди, Рекс. Иди на кухню. Найди Бабу Саню, она тебя покормит. Ты хороший, Рекс, хороший.

Рекс лижет меня в нос, и любовно, по-человечески, заглядывает в глаза, прежде чем неторопливо отправиться дальше.

— Так, мне пора, Серафима Антоновна. Если у вас всё…

— Стерва ты, Тинка! — просыпается вдруг Валюшка. — Сама не гам и другому не дам! Собаку приветила, а нам — шиш! С жиру тут пухнешь, а мы перебиваемся…

— А ты, Валя, с чего пухнешь? С голода? Платьице-то, смотрю, лопается.

— Сука жадная! Ничего, подожди! Отольётся тебе… — зло выкрикивает Валюшка, а тётя Сима хватает её за локоть.

— Тина! Валюшка! Стыдно вам! Слова-то какие, девочки! Как не совестно, при тётке! Не затем шли… Тиночка, ты не обижайся. Она молодая ещё, горячая. Это она с горя… Горе у нас. Дядя Вадик болеет, плохой совсем. Ты бы пришла, повидалась. Он тебе не чужой.

— Да, вот дядя Вадик как раз моему «богатству» и не чужой. Если бы не он, вы бы с моим наследством и не породнились бы.

— Какая ты злая, Тина. Дело прошлое, чего теперь поминать. Нельзя так, прощать надо. Если родных не прощать — тогда кого же?

— Да какие вы мне родные? Вы и дяде Косте-то были никто! Он был женат на вашей троюродной сестре, а потом овдовел. Это что, родня? Они прожили пять лет, его жена умерла, а вы-то тут причём? Какая вы мне родня?

— Какая-никакая, а родня! Родственники должны друг за друга держаться, поддерживать, помогать.

Валюшка снова не выдерживает: Дай три тысячи, сука! Добром прошу, не тяни. А то хуже будет. Пожалеешь ещё, зараза!

— Лучше сожгу торжественно, или алкашам подарю. Вы этих денег, не три, а все триста тысяч захапали! Распродали кому попало коллекцию, которую дядя Костя всю жизнь собирал. Что же не приберегли на чёрный день? У сироты украденное!

Я уже завожусь, во рту начинает сохнуть, горло прихватывает спазм. Как же их дядя Костя терпел, даже при всей своей простоте и безотказности? Наверное, за границу от них и убегал.

— Сука! — не блещет в выборе ругательств Валюшка: Да я на тебя всю шпану городскую натравлю. Как прижмут где-нибудь в тёмном углу, не так запоёшь!

— Я, как ты, от прижатий петь не умею! Это твой конёк! И шпана бы твоя не запела! Спасибо они тебе придут сказать.

— За тебя, что ли? Да за тебя в голодный год копейки никто не даст.

— Зато за тебя дают, каждый по копейке. За неделю и соберёшь себе три тысячи. Всё, хватит. Вон отсюда. Или собаку позвать?

— Да что же вы, девочки… — голос у тёти Симы уже плаксивый, но ещё громкий, может быть, в расчёте за Бабу Саню: Вот горячки-то две! Горячки да гордячки! Нельзя же так, родные вы. Тина, ты постарше, перестань. Она от горя такая нервная. Пойми и её тоже… Сестра ведь.

— Тамбовский волк ей сестра. А вам — племянница. Всё, уходите… Рекс, ко мне!

Валюшка стремительно слетает по лестнице, матерясь и перебирая всю мою родню. Тётя Сима идёт следом и бубнит. Потом вспоминает свою роль, и уже снизу говорит мне торжественно, трагическим голосом:

— Ну, что же, Тина… так я всем и скажу. А если мой брат, а твой дядя Вадик станет тебя проклинать, я и заступиться не смогу. Так и уйдёт, с проклятием.

— Видела я вашего дядю Вадика! В гробу, в белых тапочках!