— А что она с автоматом наперевес шла, что ли? Если и видели, то решили, что она не опасна. А, может, и не видели. Зашла в первый подъезд, в библиотеку, потом в коридор, а здесь по стеночке ровно пять секунд.
— Ты так спокойно говоришь! — возмутилась Зойка. — Да так кто угодно может проскочить, его не заметят. Любая тварь пролезет.
— Любая тварь не пролезет, сгорит. Здесь всё запечатано. А живой сатанист ничего не сможет сделать, ослабнет. И его услышит Алексо, а значит, я. Когда меня нет — Рекс. Он их различает. Целой толпой, они, конечно, сильнее и могут прорваться, но толпу-то как раз боевики засекут.
— Значит, когда тебя нет, а мы с Рексом гуляем…
— Квартира запечатана и Баба Саня встретит их во всеоружии. А вы гуляйте поближе к дому. И хватит страху нагонять, Зойка. Она уже очнулась…
Парамонова долго бессмысленно водила глазами по потолку, стискивая кулаки. Потом узнала меня.
— Тина! Тина! Ты в опасности. Я должна тебе сказать… — она пытается подняться, но я ей не даю, осторожно прижав за плечи к подушке.
— Хорошо, ты всё скажешь. А сейчас выпей это.
— Что это?
— Просто капли, сердечные капли. Не бойся, пей.
Она взглянула с сомнением и надеждой, поколебалась, отпила. Передохнула и попыталась сесть.
— У меня сердце в порядке… Это случайно. Душно у вас. Не пойму, что со мной…
— Это на тебя заклятье действует. Дом освящён и запечатан. Ты общалась с нечистью, и поэтому теперь плохо переносишь святую печать. Не вставай пока, полежи. Легче станет и поднимешься.
— Да, наверное… В церкви мне тоже было так… плохо. Даже в обморок падать начала. Потом полегчало. А сейчас вот… снова…
Jна даже не удивляется моей осведомлённости. Видимо, устала бояться…
— Не будешь ходить к Хорсу, и всё пройдёт.
— Я уже не хожу. Не ходила, почти два месяца. В церкви отцу Павлу поклялась, у бабки была, в Андреевке. У меня там мама живёт… Я и не собиралась идти, но он позвонил, позвал… И меня ноги сами понесли. Я побыла совсем немного, послушала. Мне их песни и пляски и раньше не нравились, а тут совсем невмоготу. Противно, и всё! Я и начала потихоньку выбираться. А во дворе присела отдышаться в кустах, чтоб не заметили, прямо под окном.
— Где это было? У Хорса? Он там живёт?
— У Смирновых, на Грязнухе. Но Хорс там не живёт. Я не знаю, где он живёт. Он каждый раз новое место назначает, и приходит совсем ненадолго. Вот его я и услышала… И, наконец, поняла, что это про тебя. Что вся охота на тебя велась… Они всё 'Сарыгос', да 'Сарыгос', откуда мне было знать, что это ты.
Она уже без опаски допила лекарство. Я помогла ей сесть, и сказала, обращаясь к Бабе Сане.
— А он интернационалист, наш господин Вилов. Нечисть русская, кумир для подражания — немецкий, а псевдонимы татарские.
— Что такое 'Сарыгос'? — спросила Баба Саня.
- 'Сарыгёз'. Это — желтоглазая, по-татарски — поясняю я, массируя виски Парамоновой.
— Разве ты желтоглазая? — Зойка возмутилась, и подошла ближе, приглядываясь: Разве у тебя жёлтые глаза?
— Есть немножко, после Боткина. Раньше они были голубые, но после болезни осталась желтизна. Теперь зелёные, но это не очень заметно, если пользоваться желтоватым тоном для век.
— А откуда ты знаешь татарский язык?
— А я и не знаю. Понимаю неплохо, но не говорю. У нас в детдоме было многонациональное общество, что-то запомнилось. Сары — жёлтый, гёз — глаз. Она из подружек, башкирка, вообще звала меня Гульсары: Жёлтый цветок.
— Тина! Послушай, Тина! Это очень важно. Как же ты не понимаешь, — взмолилась Парамонова, удивлённая нашей спокойной реакцией на её сообщение: Почему ты меня не слушаешь? Даже не знаю, как тебя убеждать… Как рассказать всё.
— Расскажи сначала. Начало у твоей истории есть? Как ты среди них оказалась? Зачем ты к ним пошла?
— Из-за тебя. — поколебавшись несколько мгновений, говорит Парамонова.
— Из-за меня?
— Да, Тина. Я тебя видела ночью… В окно. Вы садились в машину, ты и… он. Меня одна сотрудница уговаривала сходить к Асте на спиритический сеанс… чтобы с моим Лёшей поговорить. Я отказалась наотрез. А потом увидела тебя… вас. И пошла… Я никому ничего не говорила про это, Тина. Ни единого словечка. Честное слово!
Баба Саня с каменным лицом смотрит в сторону, а Зойка начинает озабоченно поправлять покрывало на соседнем кресле. Это — тема, на которую у нас наложено табу.
— И что, они тебе помогли? Дали возможность? — спрашиваю я, не переменившись в лице.
— Не знаю, что это было… Но я не смогла туда долго ходить… Это уже не Лёша. Всё было глупо с самого начала, и затея тоже плохая. Очень плохая…
— Ты участвовала… в оргиях? В обрядах.
— Нет, я не стала дожидаться посвящения. Мне собраний хватило, и духов этих… Я перестала ходить, такое — не для меня. Я не знаю, почему снова пошла.
Зато я знаю. Чёртова прививка…Нет бы позвонить и предупредить. Но откуда мне было знать? Хорс, скотина подлая, как ты мне надоел! Утомил…
— Ну, а Гульсары… Сары… Про жёлтые глаза-то что? — не выдержала Зойка.
Я ткнула её пальцем в бок. Чего дёргать бедняжку? Ей и так тяжело. Чем спокойнее она себя ведёт, тем легче перенесёт влияние Алексо.