Искусство проклинать (СИ)

Я отметила про себя местонахождение Митрофана, любезничающего под кустиком с двумя хорошеньким, бледно-светящимися, парнями.

Тоже навьё. Но эти — привилегированные, личная блажь. Ядза они могут и не захотеть: закормленные.

Толпа вдруг зашумела, и Иван подошёл к длинному свёртку, уложенному позади Хорса, на высоких носилках. Он откинул чёрную ткань, свёрток зашевелился, и с носилок встала Аста. Зеленовато-белая, со следами укусов на голом теле, с багровым шрамом через всю шею, от уха до уха. Хорс прокричал что-то восторженное, и обнял новообращённую. У меня по телу прошла знакомая зыбь озноба, а потом — жар.

Аста стояла слишком далеко от других подложных, ядза ей не будет слышно, это уже не поправишь. Значит, не стоит выпускать из вида эту гадину… Ничего, пробьёмся! И уже пора! Ашот с Витькой ждут сигнала! Я подожгла ракету, и направила её вверх. Она рассыпалась на искры чуть дальше костра, и сразу вспыхнуло, загорелось огненное кольцо вокруг поляны, среди деревьев, разбрасывая снопы голубоватой пыльцы.

Прозвучало два-три ракеточных взрыва прямо над толпой, и навьё кинулось наземь — подбирать распылённое ядзо. Наперекор моему предположению, мальчики Митрофана, тоже поползли по траве, всхлипывая от нетерпения, закатывая белые глаза. Скуповат, доктор — то, потчевал, видать, плохо… Маринка с матерью сели прямо в грязь, и стали кормить друг друга землёй, пахнущей упоительным зельем.

Господи, прости им, если можешь. Как я прощаю… Прости!

Я высоко подняла Алексо над головой, и встала на край пригорка. Сатанисты меня ещё не видели. Сейчас, увидите… Зелёный луч Алексо воткнулся прямо в огонь костра, и там жарко запылало пламя. Четверо приближённых Хорса быстро, по-деловому, кинулись в сторону машин. Неужели, за оружием? Ильяс побежал им наперерез, прячась в тени пригорка. Хорошо соображаешь, парень! Только не ошибись! Не дай им взять тебя в кольцо…А мне… Мне тоже, пора!

— Ну, вот, голубчики сатанисты! Теперь вам всем пришёл конец. Именем Господа Бога объявляю вам судную ночь! — голос на низких тонах у меня сильный, он прозвучал так, как надо: достаточно спокойно, громко и вполне уверенно.

Толпа отшатнулась, зашумела. Переждав крики, я снова подняла Алексо, стараясь как прожектором пройтись по рядам лиц. Это подействовало. Подготовленные попадали, забились в судорогах. Алексо подогрел в них, принятое при вдохе, распылённое ядзо.

Их даже больше, чем я рассчитывала…Значит, противников-бойцов может быть поменьше. Теперь навьё…

Те, что ещё не уснули, вспыхивали и бежали от прикосновения луча Алексо. Завыли бледные мальчики, дядя Вадик упал на колени, прикрывая лицо перепончатыми, как гусиные лапы, руками. Живые отчаянно вопили. Дай Бог, чтобы их тоже достало…

— Тихо! Молчать и слушать! Всем стоять, поляна окружена. Мы с оружием, на перешейке вас встретит огонь!

Со стороны, где скрылся Ильяс, словно в подтверждение моих слов, раздались один за другим два взрыва, мгновения спустя — третий. Двое ещё не вырубившихся подложных поползли к месту боя, на запах свежей крови. Хорс выступил вперёд, раскрыв рот, и я, почти не целясь, выстрелила в его сторону. Он заорал, упал, схватившись за ногу. Его тут же прикрыли, сомкнув ряд приближённых.

— Молчать, я сказала! У вас есть выход — и только один! Повторяйте за мной всё, что я буду говорить.

Я произнесла первые слова Отречения от скверны, по-гречески, и несколько голосов повторили.

— Нет, нет, не смейте, — закричал Иван, выбегая вперёд.

И я снова выстрелила, уже прицелившись. В него я попала крепко, без сомнения. Он зажал рану на груди обеими руками, и свалился. Толпа бросилась врассыпную, поднимая топот, но двигались они неуверенно и спотыкаясь. Витька и Ашот, а за ними Ильяс, уже заняли свои позиции. На стоянке горели взорвавшиеся машины. Кажется, кто-то из сбежавших вырвался на перешеек, потому что небо над головами прорезала короткая очередь трассирующих пуль. Это Рустам…

Я повысила голос: Повторяйте! Спасайте же себя, идиоты! Вы ещё можете себя спасти! Говорите вслед за мной!

Я снова сказала слово. На этот раз хор был дружнее. Я сказала следующее слово, потом ещё, отыскивая Митрофана глазами. Ему Отречение не поможет, даже если бы и повторял. Но он молчал. Знал, что к Богу его не отпустят.

Аста, воспользовавшись заминкой, вдруг разбежалась, и полетела, не касаясь земли. Она летела ко мне, распластавшись в воздухе, раскинув руки, и длинные чёрные волосы змеились по сторонам её страшного, с оскаленной пастью, мёртвого лица. Я внутренне содрогнулась под взглядом люминесцентно-белых, выкаченных глаз, и отступила на шаг, усиливая точку опоры. Я точно высчитала время, и, когда эти глаза, приказывающие, умоляющие, притягивающие… оказались в полутора метрах от меня, разгоняя туман в голове, выкинула вперёд руку с Алексо.