Искусство проклинать (СИ)

Вот так… Я всегда знала, что Хорс в этой истории сыграл не последнюю роль. Весь этот ужас… Весь страшный путь, пройденный Даном — гнусное, циничное изобретение этого одуревшего извращенца и его шайки. Но Дан никогда не общался с Хорсом близко. Как же ему подсыпали чего-то? Или… Господи всемогущий, и это я тоже знаю! Всегда знала… Скользкий доктор Митрофанов, обесцвеченная медсестра со злорадным блеском в глазах. Дан был чистым, как из ванны после их процедур, и пропитанным запахом травы. Его вырвало травой… Что это был за состав, мне сроду не узнать. Да и зачем? Разве это важно теперь… 'Тина, не оставляй меня с ними…'. 'Не оставляй'… Оставила…

Ночью Дана лихорадило. Наверно, у того, что с ним происходило, есть другое название, но я его не знаю. Его мелко трясло и время от времени скрипели зубы, но его поведение в общем, мало чем отличалось от обычного. Он так же сидел, устремив взгляд в пол и дрожал, и я его не трогала. Правда, кое-что в нём, всё же, изменилось. На коже появилась синеватая сыпь, а на обожжённых пальцах — серые пятна в виде чешуек.

Вот так он и будет сидеть здесь каждую ночь с поникшей головой, а я буду, обмирая, смотреть на него, ожидая неизвестно чего. Его лицо почернеет и покроется струпьями, потом полопается и станет клочьями падать на пол. Он… Он потечёт! Потечёт! Потечёт!.. А я буду сидеть и смотреть…

Уходя под утро, Дан выпрямился, поднял голову. Лоб у него тоже потемнел, а лицо заострилось и вытянулось. Только синие глаза смотрели по-прежнему ясно. Кажется, в них появилась боль.

***

Окружающая повседневная жизнь, почти не касаясь меня, проходила где-то рядом, а я её не замечала. Я не участвовала в ней, не поддерживала общих разговоров, не интересовалась новостями, не видела наступающей весны. Мой уход с празднования 23 февраля в Бытсервисе приняли как должное и не задерживали. Ашот очень хотел уйти со мной, но я сделала вид, что не заметила этого. Как-нибудь потом, но не сейчас. Молчать мне тоже хотелось одной.

Город праздновал и на меня никто не обращал внимания. Люди спешили, носились по магазинам, разъезжались по домам или, наоборот, собирались вокруг столов за окнами контор, бюро, кабинетов. Отовсюду слышалась музыка. Всё вокруг было слишком живым и подвижным, и я устала от мельканий, трепыханий, голосов. Домой идти тоже не хотелось и я посидела на скамейке в сквере, а когда стали спускаться сумерки, отправилась к себе кружным путём, через парк. Здесь было тихо и безлюдно, садился туман, пахло перепревшей листвой. Я уже почти дошла. Ещё несколько деревьев, запущенная живая изгородь перед клумбой и наш пятачок.

— Тина! Тиночка, можно тебя на минутку?

Возле кустов, почти скрытая отросшими за последний год новыми ветками, стояла Ленка.

— Лена? Здравствуй… Где ты пропадаешь? Ты знаешь, надеюсь, что тебя разыскивают, чуть ли не с Рождества? Твой Санёк погиб и тебе нужно пообщаться с милицией.

— Я знаю. Всё знаю, Тина! Но это не нужно. Я… Я не хочу.

— Что значит 'не хочу'? Так надо! Человек умер.

Я шагнула к ней ближе, пытаясь разглядеть её странный расхристанный наряд и неестественно бледное лицо, но она отшатнулась и совсем забилась в изгородь. Вот ещё забота…

— Лена, я не настаиваю, не шарахайся так от меня. Но ты же не можешь прятаться вечно. Даже в своей нелепой секте. Это не мне нужно, а тебе.

— Ты не знаешь, что мне нужно… Мне так плохо, Тина… Так плохо. Холодно…

— Ну, так и не стой здесь! Иди куда-нибудь в тепло, согрейся. А с утра — в милицию. Хочешь — дам тебе телефон знакомого опера? Он верный человек и мой друг, не продаст. А хороший совет подсказать может. Тебя же всё равно найдут.

— Не найдут, — она тоненько засмеялась, шурша ветвями: Они меня не найдут!

— Лена, ты что, пьяная? Хорошенькое дело… Вот почему ты прячешься. Да выйди же сюда. Я одна, не бойся.

— Не могу, Тина! К тебе — не могу! А так хочется… Мне очень хочется, Тина! Очень. Так хочется к тебе… Потому, что мне холодно, а ты такая тёплая… Ведь ты тёплая, Тина?

У меня давно уже жарко постукивало в груди, а теперь и холодок пробежал по спине.

— Лена, что с тобой случилось? Скажи мне! — настойчиво повторила я, начиная догадываться, что с ней вполне могло случиться.

— Мне нужно сказать тебе, Тина… Меня за этим сюда и послали. Отдай его им. Они всё равно добьются своего. Они — сила.

Я попыталась скрыть, как меня передёрнуло, переступила мягкими непослушными ногами, сжала кулаки в карманах. Моё сердце уже громко бухало и горело в груди, как будто стремясь выпрыгнуть наружу.

— Что отдать и кому? Говори яснее.

— Я ничего не знаю. Я просто передаю: отдай. Отдай его, если он у тебя! Тебе сразу станет легче… Как холодно, Тина. Знаешь, сердце у всех стучит ровно: тук-тук, тук-тук, тук-тук. А потом так жарко: тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук — тук! Как у тебя сейчас… А уже после: тук… тук… тук… Так слаще и теплее, Тина.

На пятачок подъехал Васо, направляясь к гаражу, а Ленка шмыгнула в дальний конец изгороди и, удаляясь, затопала вглубь парка.