Нелишне, кстати, здесь отметить и один технический, хотя и мелкий, но досадный пробел, с которым приходится встречаться весьма часто. Расследование, допустим, как это мы имеем в данном случае, стремится установить точно, где, у кого, когда, в какие часы, по какому поводу бывал в течение значительного и исчисляемого несколькими днями периода времени подозреваемый. Допрашивается подозреваемый, допрашиваются свидетели, иногда в изрядном числе. Показания их разбросаны и перемежаются с другими актами расследования. Между тем потом все эти показания нужно сопоставить и сделать соответствующие выводы. В целях ясности и четкости выводов и подведения наглядных итогов следовало бы в подобных случаях эти итоги изображать графически в виде сводки или выборки из показаний обвиняемого и свидетелей на отдельном листе. Это значительно бы облегчило последующую ориентировку как суда и прокуратуры, так и самого следователя, при сопоставлении различных касающихся алиби показаний, в которых нужные по данному вопросу сведения часто тонут в море других, к нему никакого отношения не имеющих.
В данном случае проверка объяснений Байкова ослабила возникшее против него подозрение. Обыск результатов не дал, и свидетели подтвердили объяснения Байкова относительно времяпрепровождения в последние дни.
Сам Байков показал, что знает Лебедеву с 1918 года, вскоре же после знакомства он вступил с ней в половую связь, но последнее время будучи уже женатым, бывал у нее лишь как у хорошей знакомой; узнав от подруги Лебедевой о пропаже последней, он действительно заходил к ней в квартиру, но никакого разговора о пальто с Бандейкиной там не вел и ничего по поводу того, что оно было затем принесено мальчиком, — не знает.
Конечно, можно было взять под сомнение правильность и точность показаний свидетелей из числа близких товарищей Байкова; оставались некоторые провалы времени, относительно которых имелись лишь голословные заверения самого Байкова. Личность же его внушала известные подозрения.
Искусство расследования в данном случае проявилось в том, что оно не стало на чрезвычайно опасный и скользкий путь предвзятости и односторонности, и одновременно с проверкой возникшего подозрения против Байкова и вообще версии об убийстве Лебедевой вне ее квартиры, занялось проверкой и другой гипотезы, не совершено ли убийство Лебедевой в самой квартире. Расследование поставило перед собой вопрос: когда и кто последний раз видел Лебедеву живую в доме, где она жила, когда и при каких обстоятельствах и по чьему заявлению произведена выписка ее из домовой книги. Не теряя времени, 31 марта, в то самое время, когда так напряженно производилась поверка возникших подозрений против Байкова, допрашивается и управляющий домом гр-н Воронин, из показаний которого выясняется, что об исчезновении Лебедевой ему было заявлено Бандейкиной и Шершовой 25 марта и вечером того же дня ему и была последними предъявлена находящаяся в деле записка Лебедевой.
Если мы вспомним, что, по показанию Бандейкиной, записка эта, якобы, выпала из кармана ее пальто, принесенного мальчиком, лишь 27 марта, т. е. на 2 дня позже предъявления ими записки Воронину, то легко будет понять, какую громадную, можно сказать, решающую улику удалось добыть угрозыску благодаря всестороннему и инициативному характеру произведенного расследования.
Но точна ли дата, названная свидетелем? Нет ли тут тех непроизвольных ошибок, которые немало и неизбежно встречаются в свидетельских показаниях в виду ограниченности памяти, способности воспроизведения и т. д. Необходимо было проверить точность этой даты, необходимо было уделить серьезное внимание происхождению записки. И это было сделано путем сличения записки с записной книжкой, найденной в комнате Лебедевой. Оказалось, что она вырвана из этой книжки, на что ясно указывали и объем, разрыв листов и их окраска.
Метод расследования здесь поучителен и еще в одном отношении. Как мы видели, на фоне в общем правдоподобного, на первый взгляд, показания Бандейкиной имелось одно звено слабое, один момент, вызывавший сомнение — это история с принесением записки. Вот в это слабое звено расследование и «ударило», и оно, действительно, порвалось при проверке, а вместе с ним вскрылась и вся завеса. Ясно, что этот метод имеет не одно лишь специфическое значение в обстановке данного казуса. Он имеет и должен иметь более широкое применение. Он коренится в необходимости критического отношения к показаниям допрашиваемых лиц и в необходимости тщательной проверки того, что в этих показаниях сомнительного и в то же время имеет существенное значение для дела. Такая поверка часто проливает яркий свет на дело.
И, действительно, под давлением улик, сначала Шершова, а затем и Бандейкина сознались в убийстве Лебедевой.
Убийство, по объяснению Шершовой и Бандейкиной на дознании, произошло при следующих обстоятельствах.