Искусство расследования преступлений

Дело идет о ряде имевших место в пределах одного большого домоуправления хулиганских действий нескольких лиц, и притом таких действий, о которых не только заявители — потерпевшие, но и целая группа других лиц, живущих в этом же доме, уже при самом начале возбуждения дела, определенно заявила, что эти действия «выходят за пределы простой уголовщины и принимают социально-опасный характер». Заявителями указывалось, что факты, имевшие место в данном случае, имеют характер действий, направленных к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни и что эти факты принимают угрожающий характер, так как они сопровождались призывами к насилию «под лозунгом антисемитизма».

Процесс исследования подобного рода дел, естественно, требует значительно большего внимания, чем дела о хулиганстве. Центр тяжести исследования этих дел лежит не в выяснении только несложной фактической обстановки часто безмотивных озорнических действий, как это бывает в хулиганских делах, а в раскрытии существа и специфических особенностей, какими характеризуются преступления, совершенные на почве национальной или классовой вражды.

И, следовательно, помимо тщательного установления обстоятельств, которые предшествовали и сопутствовали этим хулиганским действиям, по этим делам требуется исследование корней и источников, которые питают в данном случае националистические или антисемитские настроения, а в связи с этим и тщательного выяснения социального состава участников преступления, — их классовой принадлежности.

Такой политический подход уже при первом приступе к расследованию требуется самой природой подобного рода преступных действий, которые предусматриваются специальной статьей, стоящей в разделе особо-опасных для государства преступлений (59⁷ ст. УК).

Такие хулиганские деяния, которые вышли за пределы простых озорнических действий и выразились в явно контрреволюционных выступлениях хотя бы и неорганизованной группы классовых врагов, и которые сопровождались угрозами, призывами к избиению и насилиями; которые, наконец, учинены лицами, враждебно настроенными не только против представителей какой-либо национальности, но и вообще против охраняемого социалистическим государством правопорядка, — такие деяния не могут рассматриваться, как хулиганство.

Преступления подобного рода имеют главные корни не в простой обывательщине и не «бескультурья» и невежестве малосознательных граждан. Всякому ясно, что корни их лежат в глубоких тайниках быта и психологии того враждебного пролетариату класса, который, доживая свои дни в пределах советского государства, не складывает однако оружия и время от времени, пользуясь всяким случаем, готов пустить в ход испытанное им при царизме средство — антисемитизм, чтобы внести национальную или религиозную рознь в массы, в надежде ослабить этим растущую мощь и единство пролетариата, как класса.

Это прежде всего и надо иметь ввиду при исследовании дел указанного рода. Борьбу с антисемитизмом, — говорил еще в первые годы революции В. И. Ленин, — всегда нужно «ставить на классовую основу».

Целый ряд ошибок в деле, анализ которого дается в настоящем очерке, — и произошли только потому, что участвовавшие в процессе исследования этого дела лица проглядели классовую основу дела и усмотрели в нем лишь маловажное бытовое дело, возникшее на почве жилищных условий, — обычную очередную склоку, окончившуюся пьяной дракой и хулиганским выступлением.

В результате, как мы увидим далее, — если бы только невмешательство прокуратуры и общественных элементов, которые взяли под обстрел это дело, — оно, вероятно, было бы прекращено и бесследно было бы погребено в архивах суда, или, в лучшем случае, затянувшись на долгие месяцы в процессе передачи его по инстанциям и обращения к «доследованиям», выдохлось, потеряло бы всякий общественный интерес и могло бы кончиться сравнительно благополучно для обвиняемых.

* * *

События, послужившие предметом исследования настоящего дела, произошли в 1928 году в Москве, в одном из больших домов Баумановского района, населенном на 80 % иностранцами, — бывшими военнопленными австрийцами и венгерцами, оставшимися в СССР после войны, и частью евреями. Большинство жильцов дома — трудящиеся, служащие и рабочие, среди которых значительная часть состоят членами ВКП(б).

В 1922 году в этот дом вселился студент — техник Алексей Филатов, сын зажиточного крестьянина Рязанской губ., который через некоторое время выписал себе из деревни отца Степана Даниловича Филатова и братьев — Александра и Виктора.

По водворении у себя отца и братьев, Алексей Филатов стал настойчиво предъявлять домоуправлению требования о предоставлении его семье площади, вызывающе держал себя с членами правления, ругался, говорил, что «мадьяры (т. е. венгерцы) и жиды» захватили дом, что «проклятые жиды собрались в правлении и хотят русских задушить» и т. п.