Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали

В книге по ходу действия герои еще раз играют в «уничижение» — Дезире, жена американского профессора Мориса Цаппа, рассказывает об этом в письме к своему мужу. Дезире становится любовницей Филиппа Лоу, который таким образом во всех отношениях замещает Цаппа. На вечеринке с коллегами по университету Лоу предлагает сыграть в уничижение. Один из преподавателей, Говард Рингбаум, чувствует себя очень неприятно в противоречивом положении, в которое попадают участники игры, ведь выиграть в ней можно, только показав свои недостатки: самоутвердиться — только через уничижение.

«Суть дела в том, что кто-то называет книгу, которой он не читал, но которую, по его предположению, читали другие, и получает очко за каждого человека, который ее читал. Дошло? А вот до Говарда Рингбаума — нет. Ты ведь его знаешь, у него патологическое стремление к успеху и патологический же страх показаться малообразованным, а в такой игре две эти навязчивые идеи вступают во взаимный конфликт, потому что для победы необходимо продемонстрировать пробелы своего образования. На первых порах его душа никак не могла принять этот парадокс, и он назвал какую-то неведомую книгу восемнадцатого века, так что я даже не помню ее названия. Разумеется, по очкам он вышел на последнее место и сразу надулся».

Рингбаум выходит из игры, а она тем временем продолжается, и звучат такие названия, как «Бокс-Хилл» (НК ++) Джейн Остин или «Возвращенный рай» (КС ++) Мильтона, которого, как оказалось к всеобщему изумлению, не читал заведующий английской кафедрой. А Говард внимательно следил за тем, что происходит, и наконец решил снова вернуться в игру:

«В третьем туре вперед вышел Сай с „Песнью о Гайавате“ (НК -), так как единственным, кто не читал ее, оказался мистер Лоу. И тут внезапно Говард стукнул кулаком по столу и, вскочив с высоко поднятой головой, объявил: „Гамлет“! Конечно, нас это рассмешило, но не до слез, поскольку шутка показалась неудачной. Оказалось, что он и впрямь не шутит. Говард сказал, что видел фильм с Лоуренсом Оливье, а насчет текста пьесы он упорствовал, что никогда не читал его. Конечно, никто ему не поверил, и он разобиделся в пух и прах. Он спросил, не думаем ли мы, что он врет, и Сай более или менее дал понять, что так оно и есть. Это привело Говарда в дикую ярость, и он собрался клясться на крови, что пьесы он не читал. Сай сквозь зубы извинился за выраженное им сомнение. К тому времени, конечно, народ протрезвел и пришел в замешательство. Говард ушел, а мы посидели еще некоторое время, пытаясь делать вид, что ничего не произошло».

• • •

Упоминание «Гамлета» — бесспорно, важнейшего произведения в английской литературе, символическое значение которого соответственно весьма велико, — тем более интересно, что демонстрирует сложность игр на доверие, которая дополнительно возрастает в университетской среде. На самом деле преподаватель английской литературы может без всякого риска признаться, что не читал «Гамлета». С одной стороны, ему ни за что не поверят. Заметим, пьеса настолько известна, что совершенно не обязательно читать ее, чтобы о ней рассуждать. Если Рингбаум и вправду не читал «Гамлета», есть множество источников информации о пьесе, и, конечно, он знает ее киноверсию с Лоуренсом Оливье, а также другие пьесы Шекспира. Даже не имея дела напрямую с содержанием пьесы, он может отлично получить о ней представление посредством коллективной библиотеки.

Все могло бы кончиться хорошо, но из-за тайной опасности, заключенной в игре, да еще из-за психологической проблемы, которую мы упомянули раньше, Рингбаум совершил ошибку: не оставил ни малейшей неясности по поводу своего знакомства с «Гамлетом». Таким образом он вышел из того загадочного культурного пространства, которое мы обычно устанавливаем между нами и собеседниками и в котором оставляем себе, а тем самым и собеседникам, некую допустимую норму невежества, потому что знаем, что в любой начитанности, даже самой обширной, бывают свои пробелы и упущения (а Д. Лодж как раз упоминает в романе о «пробелах в чтении»), которые не мешают человеку быть достаточно подкованным.

Это пространство общения по поводу книг — а в более широком смысле по поводу культуры вообще — мы назовем виртуальной библиотекой²⁶, во-первых, потому, что это место, где хранятся образы, в том числе и наши образы самих себя, а во-вторых, потому, что пространство это не реальное. Оно подчиняется некоторым правилам, нужным для соблюдения договора, и остается специальным условным местом, где сами книги заменяются своими вымышленными образами. Кроме того — это пространство игры, напоминающей детство и театр, но игра может продолжаться только при условии, что ее главные правила не нарушаются.