Искусство романа

Через каких-нибудь восемьдесят лет после того, как Флобер придумал свою Эмму Бовари, в тридцатых годах XX века другой великий романист, Герман Брох, станет говорить о героических усилиях современного романа, который сопротивляется напору китча, но в конце концов окажется им побежден. Слово «китч» означает манеру поведения человека, который хочет нравиться любой ценой и как можно большему числу людей. Чтобы нравиться, надо утверждать то, что все хотят услышать, служить прописным истинам. Китч – это перевод глупости прописных истин на язык красоты и эмоций. Он исторгает у нас слезы умиления над нами самими, банальностями, которые мы чувствуем и о которых думаем. Пятьдесят лет спустя, то есть сегодня, высказывание Броха кажется еще вернее. Принимая во внимание настоятельную необходимость нравиться и добиться таким образом внимания как можно большего числа людей, эстетика средств массовой информации неизбежно становится эстетикой китча; а по мере того как массмедиа охватывают нашу жизнь и проникают в нее, китч оказывается нашей эстетикой и нашей повседневной моралью. До недавнего времени модернизм означал нонконформистский бунт против прописных истин и китча. Сегодня неотъемлемой чертой современности (modernité) стала несокрушимая жизнеспособность массмедиа, и быть современным (moderne) означает делать невероятные усилия, чтобы быть понятным, правильным, еще более правильным, чем самые правильные. Современность рядится в одежды китча.

Агеласты, не-осмысление прописных истин, китч – вот единый трехголовый враг искусства, которое появилось как отголосок смеха Бога и смогло создать это пленительное воображаемое пространство, где никто не является носителем истины и каждый имеет право быть понятым. Это воображаемое пространство возникло вместе с современной Европой, это образ Европы или, в крайнем случае, нашей мечты о Европе, мечты многократно преданной и все же достаточно сильной, чтобы объединить нас всех в единое братство, которое простирается далеко за пределы нашего маленького континента. Но мы знаем, что мир, где уважают индивидуальность (воображаемый мир романа и реальный мир Европы), хрупок и обречен. На горизонте видны войска агеластов, которые нас подстерегают. Именно в эту эпоху необъявленной и непрекращающейся войны, в этом городе с такой трагической и горькой судьбой я решился говорить лишь о романе. Вы, вероятно, поняли, что с моей стороны это отнюдь не попытка уклониться от так называемых серьезных проблем. Поскольку, хотя европейская культура сегодня, как мне кажется, находится в опасности, хотя ей угрожают изнутри и извне, угрожают самому ценному, что в ней есть, ее уважению к личности, уважению к своеобразию ее мыслей, ее праву на неприкосновенность личной жизни, я думаю, эта драгоценная сущность европейского духа помещена, словно в серебряную шкатулку, в историю романа, в мудрость романа. И в этой благодарственной речи я хотел отдать должное именно этой мудрости. Но мне пора заканчивать. А то я чуть было не забыл, что Бог смеется, когда видит, как я думаю.